местах пулями и осколками машину с двумя погнутыми и одной начисто
обрубленной лопастью винта к себе на аэродром: появилось стремление (а
главное — умение!) если уж таранить самолет противника, то делать это, не
отчаянно зажмурившись, а филигранно. Потери. . потери. .
Я пишу сейчас о них и думаю: неужели правы те, кто считает (или, по
крайней мере, говорит, что считает), будто современной молодежи нет дела до
всего этого, что никому не нужны сейчас поминальники, что всех погибших все
равно не перечислишь. .
Недавно один человек, мой ровесник, с раздражением сказал о молодежи:
— Для них же сейчас нет ничего святого. Они ни во что не верят!
86
Вот с этим я не согласен решительно! Святое — есть!
Общение с современной молодежью (наверное, во все времена существовал
этот брюзгливый термин — «современная молодежь») решительно укрепляет
меня в таком убеждении. И гражданские чувства, и неравнодушие к
общественным судьбам, и тяга к честности, справедливости, порядочности, благородству, и многое другое в полной мере присущи людям, которым сейчас
столько же лет, сколько было нам, когда на нас навалилась война. С ними
нетрудно найти общий язык, причем найти, как выражаются докладчики, на
достаточно высокой принципиальной основе. Нет, ошибался мой собеседник: не
следует принимать неверие в «жрецов» за неуважение к самому храму.
Поэтому я и надеюсь, что названные здесь имена, имена очень немногих из
множества погибших на войне, погибших совсем молодыми — «на веки веков
восемнадцатилетних», — не будут пропущены читателем. Трагедия народа
слагается из миллионов трагедий его сынов. Погибшие в боях летчики-
истребители Московской зоны ПВО — цвет славного 6-го авиакорпуса — входят
в их число.
Так давайте напомним себе еще раз и постараемся не забыть: Москва
осталась цела и почти невредима во время бомбежек прежде всего благодаря их
мужеству, умению, воле, ценой жизни многих из них.
Во второй половине войны мы воевать уже умели. Научились делать и эту
работу. И, как во всякой работе, возникло и утвердилось множество больших и
малых, простых и сложных, жизненно важных и более или менее второстепенных
рабочих приемов, способов, методических находок, которые позволяли воевать
эффективно и с относительно (только относительно, конечно) малыми потерями.
Сформировалась и отработанная авиационная тактика — та самая, которую я так
кустарно пытался создать для личного употребления в первые месяцы войны.
Пришла зрелость.
Тогда-то один знакомый командир истребительного авиационного полка и
сказал мне:
— Знаешь, что самое главное для молодого истребителя, когда он только
приехал на фронт и в строй входит?
87
— Ну что?
— Ему надо выиграть первый бой! Самый первый! Потом всякое будет: и
ему самому холку наломают, и с пробоинами возвращаться будет, и — не
исключено — на парашюте сигануть придется. В общем, поклюет его жареный
петух в заднее место. Война — ничего не попишешь!.. Но первый бой ему надо
выиграть. Для уверенности в характере. Мы это дело, конечно, на самотек не
пускаем: посылаем его поначалу в такой компании, чтобы ему фрица загнала и на
блюдечке преподнесла — прицеливайся и бей. И в случае чего самого бы
прикрыла.. Потом его, конечно, все равно учить надо: чтобы кругом смотрел, голову на триста шестьдесят крутил и чтоб на всякую приманку по дешевке не
клевал, в общем, много чему учить. Но это уже дело второе. А с самого начала он
должен что понимать? Что фриц — если, конечно, хорошо по нему дать — и
горит, и падает в самом лучшем виде! Вот это оно и есть самое главное.
На стороне моего собеседника был авторитет фактов: в его полку молодежь
входила в строй быстро и воевала не менее успешно, чем старожилы. Видимо, принятая методика их ввода в строй была правильная.
Правда, история нашей авиации знает и обратные примеры — когда первые
неудачи только придавали человеку злости и вызывали активное стремление
рассчитаться с противником сполна. Достаточно назвать самого результативного
истребителя в нашей авиации — Ивана Никитовича Кожедуба, сбившего в годы
Великой Отечественной войны шестьдесят два вражеских самолета. Ему в первом