фронт!
Впрочем, это было легче сказать, чем осуществить. В самом деле, не соваться
же профессиональному летчику-испытателю с просьбой: «Отправьте меня на
войну» — в районный военкомат! Это было бы, кроме всего Прочего, просто
безнадежно: отнестись к такой просьбе серьезно там не могли. Куда же податься?
В разгар раздумий на эту тему я получил ценную информацию от моего
приятеля — авиационного инженера и летчика-спортсмена Андрея Арсеновича
Манучарова. Он был в свое время ведущим инженером по летным испытаниям
самолета конструктора П. Д. Грушина, на котором ведущим летчиком был мой
товарищ, впоследствии один из лучших испытателей нашей страны, Алексей
Николаевич Гринчик. Он-то и послужил, так сказать, начальным связующим
звеном между мной и Манучаровым, хотя очень быстро надобность в каких-либо
звеньях подобного рода полностью отпала: душевный контакт между нами
установился легко. Во многом этому способствовала общность интересов: конечно же Манучаров, как, впрочем, в те годы едва ли не каждый молодой
человек, обладавший одновременно летной и авиационно-технической
квалификацией, хотел летать. И конечно же летать испытателем.
Как известно, судьба благосклонна к тем, кто твердо знает, чего хочет в
жизни. Через пять лет после опи-
16
сываемых событий, во время испытаний первой серии отечественных реактивных
самолетов, А. А. Манучаров был в составе группы военных летчиков-испытателей, севших в кабины этих машин. И еще многие годы заслуженный
летчик-испытатель СССР, лауреат Ленинской премии Манучаров продолжал
успешно летать, преодолевая многие неблагоприятствующие этому
обстоятельства, начиная хотя бы с небезукоризненного, с точки зрения
придирчивой авиационной медицины, здоровья.
Так вот, в первые же дни войны Андрей передал мне, что из летчиков-испытателей Научно-испытательного института Военно-Воздушных Сил, в
котором он служил, формируются два истребительных авиаполка. Казалось бы, вот оно — то самое, что нужно! Но пока сообщение Андрея дошло до меня, пока
я, явно не перестроившись еще на режим военной оперативности, пытался через
два загородных телефонных коммутатора дозвониться командиру одного из
формировавшихся полков С. П. Супруну, было уже поздно. За два дня полки
были сформированы и улетели на фронт. Улетел и Андрей Манучаров. Правда, ввиду недостаточности летного опыта (он на истребителях в то время еще не
летал) его взяли поначалу не летчиком, а техником.
Но я-то остался вообще ни с чем!.. Не буду продолжать рассказ о других
моих попытках и попытках моих товарищей попасть на фронт — достаточно
сказать, что все они оказались безрезультатными. Кое-кто из коллег, исповедовавших мудрое солдатское правило — ни от чего не отказываться и ни
на что не напрашиваться, — начал уж было не без яда спрашивать у нас:
— Ну что, молодежь? Все еще не вступили на тропу войны? Не знаете, где
выход на нее?
И мы даже не обижались на эти слова. Было не до обид. Голова была занята
другим — хотелось, нет, не хотелось, а настоятельно требовалось для
поддержания душевного равновесия как-то переварить неожиданности, которые
принесла с собой война.
А она принесла их куда больше, чем можно было бы предполагать.
Не буду говорить об общеизвестных неожиданностях — в кавычках и без
кавычек, — начиная с самих
17
обстоятельств, при которых война свалилась на нас. Об этом уже писалось много
и справедливо. Действительно, получилось, что все мы в течение многих лет
ждали войну вообще, но очень мало кто из нас (включая, к сожалению, лиц, занимавших высшие посты в армии и стране) был готов к ней конкретно..
Молодежи нашего поколения так долго и с таким постоянством напоминали об
опасности нападения на СССР — независимо от степени накала этой опасности в
каждый конкретный момент, — что это постепенно превратилось в привычное. А
значит, в не очень сильно действующее эмоционально. Оказалось, что
повторение — далеко не всегда мать учения. И разговоры о грядущей войне, при
всей их объективной обоснованности, стали восприниматься не столько как
свидетельство реальной угрозы, сколько как некий привычный и, в общем, сам по