Мы расстались с Кобецем в конце сорок третьего, когда меня ранило. Вернувшись из госпиталя в полк, я его там уже не застал: говорили, что Кобец, к тому времени получивший звание майора, дослужился до заместителя командира полка по строевой и вскоре после этого ушел куда-то на повышение. Поговаривали, что наш командир полка, который с Кобецем не очень ладил, дал ему, чтобы быстрее избавиться от него, великолепную характеристику. Потом, по слухам, кто-то еще во время войны видел Кобеца в тылу, на курсах усовершенствования. Затем я на многие годы потерял его из вида. Получив назначение сюда, я с удивлением увидел Кобеца в роли временно исполняющего мою должность и узнал, что до этого он служил в Москве в министерстве, в инспекции. Почему его у нас в дивизии не выдвинули на повышение, а прислали меня, оставив его только моим заместителем, не знаю. Во всяком случае, я в этом ничуть не повинен, как не повинен и в том, что Кобец все еще не может получить звание полковника, хотя мы с Порываевым и хлопотали об этом. А по каким причинам переместился Кобец из Москвы в наш гарнизон, остается тайной для меня до сих пор. Правда, как-то однажды, разоткровенничавшись, он объяснил это тем, что пострадал за свою принципиальность, работая в инспекции. Но, насколько я знаю Кобеца, принципиальностью он считает свою предрасположенность видеть в людях прежде всего плохое. Эта предвзятость вредна вообще, а в политработе — особенно. Но может быть, Кобец лучше, чем он мне кажется. За дело он болеет, правдив, упорен, когда отстаивает свои убеждения. Но я почему-то всегда насторожен по отношению к нему, и он, видимо, чувствует это. Знаю, что нехорошо это с моей стороны, и давно собираюсь поговорить с ним по душам. Но это не так-то просто. Психологическая несовместимость? Вот и сейчас — идем рядом, а теплого разговора не получается.
— Если вы к Рублеву, то не отправиться ли мне к его соседу? — спрашивает мой зам.
— Да, конечно! — отвечаю я. — Не исключено, что, если наметится общий успех, главная задача перейдет соседнему полку. Свяжитесь со мной оттуда в случае чего. — Я стараюсь, чтобы мои слова, обращенные к Кобецу, звучали как можно доброжелательнее. — Вечером встретимся!
Рублева я не застал на его временном КП — на опушке леса, где под сенью деревьев укрылись штабные автобусы. Верный привычке как можно чаще бывать в подразделениях, Рублев, оказывается, укатил в батальон майора Левченко. Ну что же, поеду туда, благо недалеко — в этом же лесочке.
Я нахожу Рублева и Левченко в газике склонившимися над планшетом с картой: Рублев ставит задачу батальону.
Рублев высок, смугл, курчавые черные волосы на висках пружинятся из-под фуражки. С горбинкой нос, быстрые глаза под густыми бровями. Чем-то, особенно бровями, он всегда напоминает мне Багратиона. А комбат Левченко круглощек, лицо розовое, чуть пухлые губы, ему уже за тридцать, но выглядит он куда моложе. Когда они рядом, бросается в глаза, как различны они не только внешне, но и характерами. Левченко спокоен в движениях, нетороплив в мыслях. Рублев же — весь энергия, огонь. В прежние времена из него вышел бы неплохой кавалерийский офицер.
— Видите, — показывает он комбату на карте, — все решается тем, сумеем ли быстро выйти вот на эту развилку. Сумеем — значит оседлаем шоссе и свяжем маневр «противника».
— Какова она, к той развилке стежка?.. — в задумчивости говорит Левченко, рассматривая карту. Пушистые брови его озабоченно сдвигаются. — Ущелье надо преодолеть, да еще речку…
Судя по карте, через речку должны быть броды. Но сейчас они наверняка скрыты бурно поднявшейся весенней водой.
— Ваше решение, товарищ комбат? — не терпится Рублеву.
Левченко сосредоточенно вглядывается в карту. Потом отвечает не спеша, как бы размышляя вслух:
— Много машин посылать — растянутся, свяжут друг друга, теснина там… Пошлю три бронетранспортера. Все остальное — параллельной дорогой. Дальше, но вернее.
— Что ж, правильно! — сразу соглашается Рублев. Но узнать его мнение до того, как Левченко объявил свое решение, едва ли удалось бы. Изволь думать сам. Заранее Рублев не подскажет, сначала выслушает.