— Автомат подбери! — крикнул Дорофеев Саше. Тот поднял автомат Вартаняна, стиснул, впрочем держа на отлете. А вдруг сам выстрелит? Ведь автомат!
Торопясь, уносили раненого все дальше в чащу. Хотя и был он по-мальчишески щупл и ростом невелик, а тяжесть. Шли, тяжело дыша. Больше всех, было видно, устал Галиев. Его смуглое лицо все блестело от пота. А и не оботрешь, руки заняты…
Прягин, поворачивая жилистую шею, то и дело оглядывался.
Остановились лишь тогда, когда молодой березняк плотно сомкнулся вокруг. Вартаняна осторожно положили на пышно застланную бурыми листьями землю. Он часто дышал, хватал воздух полураскрытым ртом. Но глаза его по-прежнему были закрыты. А лицо, как заметил Саша, побледнело, на нем особенно выделялись до этого почти не заметные усы, пробивающиеся над верхней, по-детски оттопыренной губой. Саше впервые сжал сердце страх: а вдруг Вартанян умрет?
Дорофеев присел возле раненого:
— Куда ж ему угодило? — Расстегнул шинель, обернулся. — Знамя где?
— У меня, — ответил Прягин. — Будь спокоен.
— Дай-ка мне.
— Почему это? И я не потеряю!
— Ну, смотри! — Дорофеев не стал настаивать. Его руки быстро ощупывали тело Вартаняна.
— Ах ты беда, в самое нутро! — сокрушенно проговорил Дорофеев, найдя наконец рану. — Говорил же ему — вперед беги, а он — по фрицам стрелять. Вот тут и словил… У кого бинт есть?
— У меня, — не сразу ответил Прягин, подал пакет. Схватив его, Дорофеев зубами с треском разорвал плотную прорезиненную оболочку. Завернув гимнастерку и рубаху Вартаняна, так и не приходящего в сознание, стал перевязывать рану. Прягин стоял, беспокойно поглядывая туда, откуда они только что шли. Но немцы, наверное, не стали их преследовать.
— Да, дела… — сокрушенно вздохнул Дорофеев, когда перевязка была закончена.
— Пристроить его следует, — сказал Прягин.
— Куда здесь пристроишь… Идти надо, пока немцы нас не пристроили. — Дорофеев сбросил с себя плащ-палатку, надел поверх шинели снятую с Вартаняна лейтенантскую планшетку, распорядился:
— На моей палатке понесем. Ты, Прягин, со мной под плечи, а ты, Галиев, под ноги…
— Еще немножко передохнем сначала, а?.. — попросил Галиев.
— Что, заморился? — недовольно глянул Дорофеев.
— Нога…
— Натер?
— Нет. Болит.
— Где?
— Вот здесь, — Галиев показал на правое бедро.
— Ушибся?
— Нет. Ночью, с немцем когда… Я стрелял, он гранату кидал, задело…
— Вон оно что! То-то, я гляжу, хромаешь. Чего же раньше не сказал?
— А зачем? — искренне удивился Галиев. — Все равно идти.
— Ты хоть перевязался?
— Еще ночью, когда один был.
— Кровь сильно шла?
— Нет. Внутри горит. Сначала мало, как спичка, сейчас — как печка.
— Д-да… — призадумался Дорофеев. — Вот тебе и спичка-печка… Как же дальше пойдешь?
— Ничего! — через силу улыбнулся Галиев. — Как все…
— Видите! — вмешался в разговор Прягин. — Еще один, оказывается, ранен, следует ожидать — свалится.
— Зачем так говоришь? — возразил Галиев. — Не свалюсь.
А Дорофеев только глянул на Прягина прищуренно из-под широких бровей, не сказал ничего. Потянулся к Вартаняну, который лежал все так же — с закрытыми глазами, с плотно сомкнутым ртом, — только тонкие ноздри подрагивали в прерывистом дыхании. Осторожно, чтобы не потревожить раненого, вынул из ножен на его поясе нож, который Вартанян имел, как всякий автоматчик.
— Ты зачем? — показал на кинжал Галиев.
— Пару березок срезать. Носилки сладим.
Дорофеев отошел в сторонку, где березы гуще.
Прягин выждал, пока Дорофеева не стало видно и, покосившись на Сашу, который сидел возле раненого и со слезами на глазах смотрел тому в лицо, подвинулся ближе к Галиеву. Некоторое время сидел молча, как бы обдумывая что-то, потом зашептал:
— Понимаешь, товарищ Галиев, что получается? Опять пойдем неизвестно куда. А результат?.. — Прягин осторожным движением головы показал на лежащего Вартаняна. — И разве можно ребенком рисковать и вот этим. — Прягин коснулся рукой груди, где под шинелью было спрятано знамя. — Да и ты с раненой ногой не ходок.
— А что делать?
— Заявим: дальше не пойдем!
— Не послушает.
— Послушает: раненого не оставит, без знамени не уйдет.
— А где будем?
— В лесу пересидим пока… — Прягин замолчал, увидев, что возвращается Дорофеев. Тот волочил белокорую березку, с которой срезал ветви и макушку.