Они прошли всего какую-нибудь сотню-полторы шагов, как за деревьями, казалось совсем близко, снова началась пулеметная стукотня. Дорофеев шел, выискивая взглядом две высокие ели. От них, если вправо, начнется тот самый дремучий лес, так говорила Лукерья Карповна. Там немца не встретишь. Но что означает пулеметная перестрелка? Кто наступает? Немцы? Наши? Может быть, Галиев по звукам разберется? Он обернулся и, удивленный, остановился. Спросил Галиева:
— А где Прягин?
— Как где? — Галиев оглянулся. За ним не было никого.
— Вот гад! — воскликнул Дорофеев. — Сбежал!
— Я и не слыхал как… — виновато проговорил Галиев.
— Ладно, хоть знамя отобрать успели. А то поверь такому… — Дорофеев в досаде обдернул ремень висящего на шее автомата. — Ну и гад, а? — он был так возмущен, что не находил слов. Помолчал, потом сказал с горечью: — Знать бы… Патронов у него два диска, мы стреляли — он нет. Хотя бы отдал, стерва. Надо бы не только знамя, патроны забрать. И как я его сразу не понял?
— Туда-сюда человек, — осуждающе проговорил Галиев. — Я думал: человек ученый — хороший.
— Не хотел бы я с таким хорошим рядом в бою быть.
— Зачем так говоришь?
— Заступаешься? Он тебе друг?
Галиев обиделся:
— Тебе не друг — какой мне друг? Худая свинья ему друг!
13
— У-уй! Больно! Положи!
— Терпи, Галиев! Терпи маленько! Да не за шею держись. Ниже! Вот так.
С трудом переводя дух, Дорофеев попытался смахнуть пот с лица, тряхнув головой.
Пот тек, застилал глаза. Шею тянули вниз, резали ремнями автомат и галиевский карабин, шнур плащ-палатки. Обе руки были заняты — ими Дорофеев поддерживал Галиева на своей спине.
…Всего несколько минут назад Галиев шагал следом за Дорофеевым. Дошли уже до двух больших елей, свернули с тропы, как советовала Лукерья Карповна, вправо. Лес действительно становился все глуше, сумрачнее. Все теснее стояли старые, замшелые ели, опустив лохматые ветви до самой земли.
Идти стало труднее: на каждом шагу попадались трухлявые пни и сваленные временем полусгнившие стволы с торчащими, словно закостеневшие руки, мертвыми сучьями. Дорофеев замедлял шаг, чтобы Галиев, все более припадавший на раненую ногу, мог поспевать за ним.
Обходя раскидистую ель, на добрый десяток шагов растопырившую вокруг себя могучие ветви, Дорофеев услышал, как позади громко хрустнуло, резко охнул Галиев. Дорофеев оглянулся: Галиев лежит неловко, боком. Лицо искажено болью, зубы стиснуты.
— Что? — метнулся к нему Дорофеев.
— Споткнулся… — Боль мешала Галиеву говорить. — Нога раненая… Ой, худо.
С помощью Дорофеева Галиев попытался подняться. Но едва встал — вскрикнул, вновь повалился. Попытался встать еще раз — тот же результат.
Малейшая попытка ступить на раненую ногу вызывала острую, нестерпимую боль. Даже с помощью Дорофеева Галиев не в силах был более идти.
— Оставь меня, сам иди! — сказал Галиев.
— Выдумал! — рассердился Дорофеев. Он взял Галиева на закорки и потащил обратно на ферму: не бросать же в лесу? Он рассчитывал оставить раненого на попечение Лукерьи Карповны и Саши, а затем, не теряя времени, продолжить путь к своим. Судя по тому, что пулеметная стрельба только что была слышна отчетливо, — до передовой уже совсем недалеко. Проберется, одному проще.
…Тяжел Галиев. Передохнуть бы… Нет!
Дорофеев прибавил шагу.
Галиев за спиной простонал, обдавая его щеку жарким дыханием:
— Больно! Дай посижу…
— Терпи уж! — хрипло бросил, не оборачиваясь, Дорофеев. — Класть да подымать — больше разбережу.
Галиев смолк, только шумно дышал да порой, не в силах сдержать боль, постанывал.
Дорофееву казалось — тащит уже давно, давно… Злился: «Прягин, стерва, удрал, струсил! А то несли бы попеременно… Э, да черт с ним!»
Галиев тяжелел с каждым шагом.
Ноги Дорофеева глубоко продавливали толстый, но непрочный слой листвы, скользили по набухшей осенней сыростью земле. Уже не чувствовалось лесного холодка — наоборот, было жарко, особенно груди, под плотно свернутым знаменем. Рубаха на спине взмокла от пота. Дорофееву и самому хотелось снять ношу с плеч, передохнуть минутку. Но он, с залитым потом лицом, шагал, шагал…
Чьи-то быстрые шаги прошелестели по листве навстречу. Встревожившийся Дорофеев не успел свернуть с тропы в ближние кусты, как из-за поворота навстречу выбежал кто-то.
— Саша? — изумился Дорофеев.
Саша онемел от неожиданности.
Не останавливаясь, Дорофеев, тяжело ступая, шел навстречу Саше. Приблизившись, на ходу спросил: