Рывком вместе с парусом Иванов свалил мачту.
— Ты зачем? — не понял Васюков.
— Чтоб не обнаружили.
Иванов надеялся, что барказ, борта которого едва возвышаются над водой, в темноте не увидят с фелюги: она не военный корабль, с которого во все стороны неотрывно глядят впередсмотрящие. На палубе фелюги в этот ночной час, наверное, всего-навсего только рулевой, да и тот смотрит лишь вперед, по курсу. Хоть бы не заметили… Если обнаружат, обязательно, когда придут в порт, сообщат. А тогда хорошего не жди… Появится корабль пограничной стражи, заберет на буксир.
Все на барказе замерли у борта, следя за фелюгой. Проходит мимо, мимо… Сбавляет ход… Замечены!
Неторопливо рокоча движком, фелюга медленно разворачивалась в направлении барказа. Теперь не уйти, даже если разорить мачту и налечь на весла, из которых она сделана.
Иванов встал, поправил бескозырку.
— Ну, друзья, уговор: держать севастопольскую марку.
Поднялись и встали рядом с ним, плечо к плечу, Петя, Маша, Васюков.
Фелюга приближалась. Уже совсем отчетливо видны красный и зеленый бортовые огни, тупой нос, широкие пузатые борта, мачта с небрежно подвязанным, обвисшим в безветрии парусом.
С фелюга что-то прокричали, но слов на барказе никто не понял.
Между барказом и фелюгой — всего несколько метров. Двигатель на ней смолк. Фелюга приближалась уже по инерции, чуть поворачивая борт к барказу. Невысокая сонливая волна, поднятая фелюгой, качнула барказ, немного оттолкнув его. Чтобы не упасть, Иванов охватил руками за плечи Машу и Петю, стоявших вплотную около него справа и слова. Так они и остались стоять. Иванов скосил глава на Васюкова, который стоял чуть поодаль в аккуратно, по-уставному «на правую бровь» надетой пилотке. Гимнастерка Васюкова была тщательно подпоясана чем-то. Нашел солдат чем… Ведь ремень-то отдал для оснастки мачты.
Выпуклый, дощатый борт фелюги уже вырос над барказом. Слышно было, как наверху по палубе прошлепали босые нога. Оттуда снова крикнули, спрашивая о чем-то. Над бортом вырос темный силуэт. За ним угадывался еще один. Есть ли там люди еще? На такой посудине всей команды — раз, два — и обчелся.
Борт фелюги мягко толкнулся в борт барказа. Снова недоуменный голос сверху на непонятном языке спросил о чем-то.
— Севастополь! — выкрикнул в ответ Иванов.
— О! — воскликнули на фелюге изумленно. — Себастопо́ли?
На палубе фелюги зашевелились тени, послышались голоса. Турки о чем-то оживленно переговаривались меж собой, звали кого-то, теснились по краю борта, разглядывая барказ и людей в нем. Шуму было много, но на палубе мелькало лишь три-четыре человека. Наверное, на фелюге больше и не было.
Продолжая держать Петю и Машу за плечи, Иванов быстро сказал вполголоса:
— На буксир захотят брать — не даваться.
— Не дадимся! — хрипловато откликнулся Васюков.
Голоса наверху как-то разом смолкли. Было видно, как турки, толпившиеся у края борта, расступились, уступая место кому-то. Над бортом склонялся чернобородый человек в светлой рубахе, с непокрытой головой.
— Себастопо́ли! Русске? Ходим — Себастопо́ли? — недоверчиво и вместе с тем с оттенком уважительности спросил он.
— Из Севастополя, — подтвердил Иванов.
Чернобородый что-то скомандовал своим: на барказ, шурша, хлопнулся пеньковый трос.
— Нет! — Иванов сбросил конец троса в воду. — Мы пойдем своим курсом.
— Турецки порт! — дружелюбным голосом предложил чернобородый. — Море плохо, мали баркас. Турецки порт ходим. Турецки порт!
— Нет, нет! — решительно отказался Иванов. Но чернобородый продолжал настаивать. Невообразимо коверкая русские слова, мешая их с турецкими, он говорил, что знает русскую крепость Севастополь, которую немцы так долго не могли взять, что перейти через все море под таким плохим парусом на барказе могут только очень искусные моряки, он сам сорок лет плавает по Черному морю и уважает умелых мореходов. Почему русские не хотят дойти на буксире до порта, куда возвращается фелюга?
— Трабзон! Трабзон! — твердил чернобородый, показывая на огни.
— Трапезунд там, — шепнул своим Иванов. — Значит, и наш Батуми недалеко…
А чернобородый продолжал уговаривать: может быть, русские моряки опасаются турок? Но он — не враг русским. Он много лет служил матросом на торговом судне, бывал в Одессе, Мариуполе. В двадцатом году, когда великий Кемаль призвал турок сражаться за свободу, их судно возило из Севастополя оружие. Оружие для турок. С русскими надо дружить. Так завещал Кемаль.