— Вот, любуйтесь! И объясняйтесь с ним сами.
Бакрадзе спросил Ладушкина, сверля его испепеляющим взглядом:
— Почему совершили нарушение?
Ладушкин не ответил, опустил глаза.
— Ну, почему молчите? Я спрашиваю — почему?!
Пальцы рук Ладушкина, вытянутых по швам, чуть приметно вздрагивали. Он молчал.
— Замечалось за ним раньше? — спросил Левченко у Бакрадзе.
— Как будто бы нет… — не очень решительно ответил тот. — Считался исправным солдатом.
— Вижу, какие исправные… — Левченко смерил Ладушкина взглядом с ног до головы. — Нашкодят, всю роту подведут, а ответ держать — кишка тонка! Помалкивает… Трус он у вас!
Я увидел, как при этих словах Левченко блеснули глаза Ладушкина, он вздрогнул, вытянулся еще сильнее, ломким, но решительным голосом произнес:
— Разрешите?..
— Ну, ну… — Бакрадзе встал, подошел к Ладушкину. — Что-то имеете сказать в свое оправдание?
— Ничего…
— Я так и знал — ничего! — Бакрадзе пристально глянул Ладушкину в глаза: — Вы знаете, что такое самовольная отлучка? Вам известно, что она карается как нарушение присяги?
— Известно… — еле слышно пролепетал Ладушкин.
— Так почему же нарушили?
— Я только на несколько минут… Предупредить…
— Кого? О чем?
— О том, что в увольнение не смогу, меня в наряд внезапно назначили…
— Так надо было попросить! Возможно, вам и позволили бы отлучиться на несколько минут, — вмешался в разговор Левченко. — Да и что за спешность такая?
Ладушкин ответил еле слышно:
— Это… личное дело.
— Какое? — усмехнулся Бакрадзе. — К девочке захотел?
— Товарищ старший лейтенант! — В голосе Ладушкина послышалась неожиданная твердость. — Вы можете наказать, но…
— Прошу прощения! — подчеркнуто вежливо произнес Бакрадзе. — Не смею вторгаться в ваши личные дела. А за самовольную отлучку — трое суток гауптвахты… Нет, две недели без увольнения!
— Есть, две недели без увольнения! — ответил Ладушкин убитым голосом.
— Он вам больше не нужен, товарищ майор? — спросил Бакрадзе у Левченко.
— Нет.
— Можете идти! — бросил Бакрадзе Ладушкину.
Ладушкин круто повернулся. Споткнулся, очевидно от волнения, о порог. Но выпрямился, четко шагнул за него.
— Интересно все-таки выяснить, почему этот дисциплинированный солдат решился на такое нарушение? — сказал я.
— Конечно выясним, — пообещал Левченко. — Но вкатить грешнику следует. — Он обернулся к Бакрадзе: — Я бы на вашем месте, товарищ старший лейтенант, все-таки посерьезнее его наказал, гауптвахтой.
— С милой не видаться — какое наказание хуже может быть? — ответил на это Бакрадзе.
— И то, пожалуй, — согласился Левченко.
Сейчас-то я уже подробно знаю, какие обстоятельства предшествовали проступку Ладушкина. Я хотел поручить разузнать это во всех деталях своему помощнику по комсомолу, старшему лейтенанту Бахтину. Сережа Бахтин старателен, в каждое дело вникает душой. История с Ладушкиным — ему сигнал. Пусть исследует поглубже, почему такой срыв получился, и заодно поищет, что по его комсомольской линии надо сделать в части воспитательной работы среди солдат-новичков для исключения самой возможности подобных происшествий. Но сегодня в нашем Доме офицеров, где читал лекцию приезжий международник, я встретил Левченко и, вспомнив о Ладушкине, сам расспросил о нем.
Как и во всяком чрезвычайном происшествии, меня в данном случае интересуют его истинные причины и то, насколько оно типично.
Оказывается, все началось с того, что к Ладушкину еще несколько месяцев назад из города, где он жил и откуда призван, приехала его девушка. Причем приехала не просто повидаться. Она решила поселиться где-нибудь в нашем городке, дабы быть поближе к своему милому. И поселилась. Ладушкину давали увольнения. Но конечно, нет возможности отпускать его чаще положенного. Вот и томится он, ищет любой повод побывать за пределами части. А девушку его все дежурные уже знают — она часто появляется возле проходной, просит вызвать ее солдата хотя бы на пару минут или передать ему записочку. За то время, что она здесь, и она и Ладушкин извелись из-за невозможности быть вместе столько, сколько им хотелось бы. В прошлую субботу его должны были отпустить в увольнение — и она об этом знала! — но в самый последний момент Ладушкина неожиданно назначили в наряд вместо заболевшего солдата. А через полчаса после того, как Ладушкин узнал об этом, обнаружилось, что он куда-то пропал. Ладушкин потом чистосердечно признался, что выбрался через дыру в заборе и сбегал к своей девушке предупредить, чтобы не ждала. За время его отсутствия ничего не произошло. Но факт грубейшего нарушения дисциплины налицо, и Ладушкин по заслугам получил от командира роты. Досталось ему и от лейтенанта Макарычева, когда тот, вернувшись из командировки, узнал, что произошло во взводе. Макарычев был просто разъярен, потому что этот солдат, которого он знал как самого исполнительного и скромного, так подвел его.