— Сначала мало кто. А как услышали, что запрещенная, так и тех, кто сроду журналов не читает, любопытство взяло, искать кинулись.
— Ну и как эту повесть у вас понимают?
— Разное толкуют. Но все признают — сила!
— Ну а вы сами?
— Очень интересно. Бой там описан — читаешь, будто сам под огнем… Только мне отец совсем в другом духе про фронт рассказывал. Не под страхом они там все делали… Но я только первую половину прочел, до вырезанного. Не знаю, что дальше… А как вы, товарищ полковник, эту повесть считаете?
— Сила-то сила… Только, на мой взгляд, несколько однобоко эта сила приложена, — ответил я Горелому. — А однобокость, в любую сторону, — это уже отклонение от нормы, а в литературе, значит, от правды. И ваше дело, дело комсомольцев, постараться, чтобы о повести не просто разное толковали, а поняли бы, что в ней хорошо и верно, а что — нет…
Разговор наш был прерван звонком, возвестившим о конце перерыва.
Однако об этом разговоре и своем обещании разобраться я не забыл.
В тот же день после собрания актива я наведался в гарнизонную библиотеку. Заведующая сообщила, что еще до прихода номеров журнала с окончанием повести товарищ Кобец дал ей указание немедленно представить все эти номера ему. Возвратились они в библиотеку в том виде, в каком был экземпляр журнала, показанный мне Горелым.
Библиотекарша рассказала мне также, что если номер, где была напечатана первая половина повести, мало кто спрашивал, то следующим номером, «препарированным» Кобецем, интересовались многие, желая лично убедиться, что в журнале в самом деле есть что-то такое, чего солдатам не позволено читать.
Вскоре после этих моих изысканий произошел у меня разговор с заместителем.
— Зачем вы это сделали? — спросил я Кобеца.
— А как же иначе? — с полной убежденностью ответил он. — В центральной газете была статья, что эта повесть идейно порочна. А вы защищаете!
— Да не защищаю! — Мне все труднее было сдерживать раздражение. — А считаю, ни к какому произведению не следует искусственно вызывать нездоровый интерес.
— Вот именно поэтому я и распорядился изъять.
— И напрасно. Вы только вызвали этот нездоровый интерес. Запретный плод всегда кажется более сладким, это давно известно.
— Плод-то ядовитый!
— Если так считаете — тем более не следовало привлекать к нему внимания.
— Интересно, что вы сделали бы на моем месте?
— То, чего не сделали вы, к сожалению.
— А именно?
— Сначала подумал бы.
Кобец вспыхнул при этих моих словах. А я уже пожалел, что не сдержался. Тем более что в разговорах с моим заместителем я иногда срывался и прежде, несмотря на все свои старания уберечься от этого.
— Извините за резкость, — поправился я. — Но вы поступили неправильно. И по существу, и… Представьте, что об этом случае станет известно за пределами нашего гарнизона. Притча во языцех получится. Ведь едва ли во всей армии кто-нибудь до такого додумался.
— Может быть, я в чем-то поступил и неосмотрительно, — признался Кобец. — Но считаю себя в принципе правым. Вредоносным настроениям надо преграждать путь любыми средствами.
— Надо. Это наш партийный долг. Но любыми ли?
— Как хотите. Я остаюсь при своем мнении.
— Ну что ж, ваше право, — не стал я более разубеждать Кобеца. — Вот только жаль, что все так нескладно получилось. Скажите спасибо заведующей библиотекой, что она вас не выдала. Сохранила, так сказать, в тайне, чье распоряжение. А сделаем мы так, — предложил я. — Вырезанные страницы вклеим. А коль уже у многих к этой нашумевшей повести интерес возник, как вы совершенно верно заметили — нездоровый, постараемся превратить его в здоровый и полезный для дела.
— Что, неужели будем поощрять чтение? — Голос Кобеца даже дрогнул. — Но ведь это… противоречит задачам воинского воспитания. Повесть-то с изъянами.
— Вот и постараемся, чтобы никто не принимал их за достоинства. Это будет на пользу воинскому воспитанию. Давайте организуем обсуждение при библиотеке.
— Для всех? Но при обсуждении могут быть высказаны и нездоровые взгляды! Содержание повести дает пищу для этого…
— Если они есть, они все равно будут высказаны. Так лучше уж не где-нибудь в курилке, а открыто. Тогда мы будем иметь возможность поспорить, опровергнуть эти взгляды, сможем помочь людям встать на верную, партийную точку зрения.
— Да, но в почву-то уже будут брошены вредные семена. — Кобец добавил назидательно: — Вы ведь знаете, какие у нас грамотеи имеются? Какой-нибудь ефрейтор из студентов, вроде Горелого, может такую философию развести, что всем политотделом его не переспоришь.