Они хотят миновать контору, ехать к Кумару прямо домой и разбудить его, но в мутном утреннем свете видят у конторы два газика, оседланных лошадей. В окнах горит свет, снуют темные силуэты людей. Кажется, здесь предчувствуют ту недобрую весть, которую везет им Каламуш.
Каламуш и Кадыржан, задевая плечами встречных, проходят по тесному коридору в кабинет председателя. Здесь человек пять. Все они стоят. За столом председателя, согнувшись, кричит в трубку Касбулат. В другом конце кабинета Кумар горячо спорит со своими людьми:
— Ты, браток, брось дурака валять. Вот Кистаубай дает тебе трех людей. Сажай их на сани и езжай, — приказывает он трактористу. Он охрип, его тонкий голос дребезжит.
— Трактор-то мой на ремонте стоит, как я его соберу? К тому же кабина не оборудована. В такую пургу...
— А как же быть с отарой Жанайдара? Ведь ее тоже потеряем?
Галдеж перекрывает надтреснутый баритон Касбулата:
— Как? Отправили людей в «Жан-Жол»? А как с «Кировым»? С «Кировым» как? Все еще нет сведений!? Скорее шлите туда представителя! Как только приедет, пусть сразу же свяжется со мной. После обеда я уже буду в райцентре.
Касбулат кладет трубку и замечает Каламуша с Кадыржаном. Подняв правую бровь, с удивлением смотрит на них, догадываясь, что и эти неспроста чуть свет прискакали.
— Здравствуйте, Касеке, — произносит Кадыржан, и его замерзшие непослушные губы расплываются в широкой улыбке.
— А ты что тут делаешь, передовой чабан?
Каламуш не понимает, чего больше в словах Касбулата — беспокойства или издевки. Теперь и группа Кумара поворачивается к ним, ожидая новой недоброй вести.
— Коспан?! Коспан пропал вместе с отарой? — подскакивает Касбулат, услышав весть. Он упирается обеими руками в стол, будто хочет вдавить его в пол, и взором пожирает Кумара. Весть эта сражает председателя окончательно. Он стоит, моргая глазами, жалобно посматривает то на Каламуша, то на Кадыржана. «Неужели это правда? Вы же убили меня», — написано на его лице.
— Если кто-нибудь другой, тогда уж... Как же это Коспан недоглядел? — сокрушенно бормочет он. Люди молчат.
— Да-а... В самом деле, он же опытный, знающий чабан. И мы возлагали на него большие надежды... — неожиданно тихо произносит Касбулат.
Кумар потерял уже шесть отар. Слова Касбулата подстегивают его. Он не знает, на ком сорвать злость:
— Подумать только!.. Он же не мальчик, не юнец какой-нибудь. Не видел разве, что погода портится! Что это за халатность такая?! Говорят же: самый большой верблюд у переправы подведет. В самом деле — это промах Коспана...
Касбулат молчит, хмурится, стучит пальцем по столу.
Каламуш не выдерживает. Эти почтенные люди объяты беспомощным гневом и злятся на Коспана за то, что он поставил их в такое трудное положение!
— А как по-вашему, мой ага ради забавы угнал своих овец в степь?!
— Но надо же следить за погодой, — морщится Кумар.
— А как следить за погодой, если овец кормить нечем? Вокруг зимовки все выщипано до последней травинки! Если бы у нас были скирды сена! Мы тоже знаем, как их подать овцам!
С удивлением, молча наблюдает Касбулат за Каламушем.
— Заткнись хоть ты, ради бога! — с раздражением кричит Кумар.
Но Каламуш не может больше молчать, прорывается то, что накипело за эти страшные трое суток.
— Нет, не буду молчать, дядя Кумар! Триста ягнят прибавили к отаре, но не дали даже трех стогов сена! Снегом, что ли, их кормить?! Сколько раз я говорил — создавайте чабанские бригады! Сами заготовим корма, ни на кого надеяться не будем, разве не говорил? Говорил сто раз, аж оскомину набил...
Кумар, на которого со всех сторон сыплются недобрые вести, отмахивается, он не в состоянии спорить.
— Да подожди ты, голубчик, здесь же не собрание! — просит он наконец.
Касбулат, будто сбрасывая какую-то тяжесть, резко поднимает голову:
— Довольно пустых слов!
— Как это «пустые слова»?! — Каламуш, как разгоряченный конь, не может уже остановиться. С ходу набрасывается на самого Касбулата:
— Все, что мы предлагаем, все считают «пустыми словами». Даже и слушать не хотите. Разве комплексные бригады чабанов пустые слова! А вы сначала создайте их, потом посмотрим, — пустые слова или нет!
— Эй ты, как смеешь грубить Касеке? Смотрите-ка! Лезет всегда с какой-то своей бригадой! — визжит Кадыржан. — Ожил, осмелел как в теплом кабинете!
Каламуш со злостью его обрывает:
— А тебе-то какое дело? За тебя овец пасут отец и сестра. Тебе никакой бригады и не нужно. Тебе бы только успевать с одного совещания на другое...
— Во всяком случае не сейчас и не здесь решать эти вопросы, — морщится Касбулат.
В другое время Каламуш, может быть, и растерялся бы, но сейчас суровый взгляд Касбулата только раздражает его, вызывает на спор.
— Если сейчас нельзя решать, то почему не решали раньше, в прошлом году? Тогда бы нам не пришлось так лететь на центральную. Не кричали бы «спасайте»! Были бы вы на месте Коспана-ага, совсем по-другому заговорили бы. Предупреждаю, если что-нибудь случится с моим Коспаном-ага, вы меня не остановите.
Касбулат с Кумаром еле успокаивают распалившегося юнца. Они ломают голову над организацией поиска Коспана, но ничего путного придумать не могут. Кумар остался ни с чем: три трактора и четыре грузовика посланы на помощь другим отарам. Касбулат звонит в райком. Беспомощность их злит Каламуша, и он решает действовать самостоятельно.
...Он еще не остыл. Разгоряченные мысли путаются в голове. Но в нем зреет уверенность, что только он сам вырвет своего Коспана-ага из цепких объятий разбушевавшейся стихии.
Сегодня Каламуш вступил в спор с людьми, которых считал раньше очень большими, мудрыми. Раньше он не мог заставить их выслушать себя, только хныкал, как маленький ребенок. Оказывается, если напирать всерьез, то и сам Касеке отступает. Каламуш даже удивляется, как это он раньше не догадывался об этом.
В коридоре общежития Каламуш сталкивается с Зюбайдой. На плече у нее висит полотенце, в руках мыльница и щетка. Правой рукой она отбрасывает назад упавшую на лоб мокрую прядь черных волос. Увидя Каламуша, она так и застывает. Большие черные глаза с тревогой смотрят на него. Что привело юношу на центральную в такой ранний час? Ее поза, весь ее облик, даже зеленый цветастый халатик стали ему бесконечно милыми. В ее глазах — один вопрос: «Что случилось?» Теплеет на душе у Каламуша. Он рассказывает девушке обо всех своих горестях и тревогах.
Зюбайда слушает молча, не сводя глаз с Каламуша.
— Сейчас приду, — говорит она и заходит в свою комнату.
Каламуш смотрит ей вслед, потом широко распахивает дверь комнаты, где спят ребята и командует:
— Подъем! Живо! Живее!
— Э, кто это орет? — слышится в ответ из темноты.
— Что случилось?
— Заткнись! В морду получишь!
— Слушай, это же Каламуш!
Ребята поднимают головы, жмурятся от яркого света электрической лампочки. Некоторые кутаются в одеяло и поворачиваются к стенд. Каламуш тормошит их, стаскивает с кроватей. Ученики, полусонные, трут глаза, сопят. Никто ничего не понимает. В комнату входят четверо девушек во главе с Зюбайдой.
— Ребята, нужно ехать в степь, — говорит Каламуш. — Короче, мне нужны восемь джигитов! Настоящих джигитов, а не замухрышек.
— Да как ехать-то в такую пургу? — ворчит кто-то.
— Тебя не гулять приглашают! — рявкает Каламуш. — Пропал Коспан-ага. Пурга угнала отару.
— Эй, ребята, поехали!
— Постой! А как быть с занятиями?
— Директор нам спуску не даст!
— А на чем мы поедем?
— Мало ли коней в колхозе?! Возьмем коней и поскачем.
Зюбайда останавливает этот галдеж. Встает, сердито смотрит на ребят:
— Чего вы галдите, как маленькие? Это вам не игра. Поедут только крепкие, выносливые ребята. Ты поедешь, Есенгельды, и ты, Жанузак... Бадак и Адамбек. Идите к директору и добейтесь разрешения. Те, кто едет, собирайтесь быстрее. Мы пойдем на кухню, соберем вам еды на дорогу.