Русскому обществу понадобилось столетие, чтобы усомниться в целесообразности некритического восприятия и непосредственного перенесения на русскую почву западных идей. Нужно было увидеть кровавую французскую революцию 1789 г., завоевания Наполеона и, наконец, восстание декабристов.
Можно согласиться с Н. А. Бердяевым, писавшим: «Славянофильство – первая попытка нашего самосознания, первая самостоятельная у нас идеология… Тысячелетие продолжалось русское бытие, но русское самосознание начинается с того лишь времени, когда Иван Киреевский и Алексей Хомяков с дерзновением поставили вопрос о том, что такое Россия, в чем ее сущность, призвание и место в мире».
Таким образом, можно говорить о появлении национального (русского) вопроса в связи с возникновении в 1-й половине XIX в. в России этнической (национальной) парадигмы. До некоторой степени она стимулировалась развернувшейся дискуссией между «западниками» и славянофилами. Первые, начиная с П. Я. Чаадаева, объявляли Россию отсталой страной, стоящей вне истории. Такие представители этого течения, как В. Г. Белинский, А. И. Герцен, В. П. Боткин, Т. Н. Грановский, Н. П. Огарев, П. В. Анненков и многие другие, при всем разнообразии мнений и оттенков взглядов, считали, что Россия – «молодая страна» и должна во что бы то ни стало догнать Запад. В их политической позиции преобладали республиканские и социалистические идеи, отрицавшие традиционную для России самодержавную монархию. Именно в этой полемике впервые было употреблено словосочетание «русский вопрос». Очевидно, что противоположные стороны понимали его по-разному. А. И. Герцен считал, например, что «…весь русский вопрос – в освобождении крестьянства». И в основном «западники» рассматривали русский вопрос как вопрос социально-экономического развития. Однако это верно лишь отчасти, так как и в экономике проявляются этнокультурные особенности. Так, интересна подмеченная особенность (кстати, она проявляется и в современной России): «Это свойственно для русского национального характера, что в политической экономии проявляется в том, что когда и поскольку она самостоятельно разрабатывается русскими, на первый план выдвигается социальный момент».
По сути, уже с того времени встала проблема выбора пути развития России: или отход от самобытного исторического пути и включение в западную цивилизацию, или возвращение на путь национального исторического развития через выяснение его подлинной сущности. Почему же перед Россией стояла и стоит такая проблема ведь историческая компаративистика свидетельствует, что наличие двух и более субкультур характерно для большинства стран. Дело в том, что две субкультуры в России имеют разные этнокультурные (цивилизационные) корни.
Можно выделить две рационалистические парадигмы справедливости. В первой акцент делается на социальное, экономическое и политическое равенство. Во второй акцент смещен в сторону свободы, т. е. справедливым считается то положение (социальное, экономическое), какое достиг индивид в результате своей деятельности в правовом демократическом государстве, в котором, в идеале, реализовано равенство возможностей. Лично я отстаиваю вторую парадигму справедливости. Однако обе парадигмы отличаются от христианской, на что обращает внимание В. В. Ильин. Им подчеркивается специфика православной этики, присущей русскому культурно-историческому типу, которая высшей ценностью считает высоту и искренность помыслов и чистоту намерений, а не практические результаты. Православный архетип сознания порой ставит пострадавших и раскаявшихся грешников выше неискренних праведников. Он придает духовным ценностям значительно более высокий статус, чем западный, почти все сводящий к интересам. В этой связи мне хочется обратить внимание на то, что если ранее «почвенникам» приходилось отражать обвинения в реакционности со стороны рационализированных «западников», то теперь, при переходе к постэкономической фазе развития, сформировавшаяся постмодернистская парадигма аккумулировала подходы, характерные для восточного менталитета.
Компаративная политология, основываясь на результатах компаративной культурологии, предоставляет возможность выдвинуть новую либеральную парадигму демократии. Она, в отличие от западной демократии, должна отказаться от европоцентризма и представления об иерархичности мировых культур. Для нее императивом является признание самоценности различных цивилизаций и культурного плюрализма человечества. Либеральная парадигма демократии подразумевает функционирование механизмов достижения консенсуса не только в монокультурном пространстве, но и в многонациональных обществах, и даже в полицивилизационном мире. Она ни в коей мере не подразумевает конструирование некоего «мирового правительства», а исходит из возможности устойчивой эволюции человечества только в условиях многополюсного мира. Принятие этой парадигмы и следование ей в мировой политике позволит, как будет показано далее, решить и внутренний и внешний аспект русского вопроса.