Не успела за ней закрыться дверь, как и в моем кабинете возникла женщина, изящная и грациозная, отлично сложенная, загорелая до шоколадных тонов. В руках она несла поднос, груженный моим завтраком, – то ли ощутила, что я созрел для трапезы, то ли копнула еще глубже, в угоду мне решив помозолить глаза Аскольду. Переставив блюда на столик, она развернулась и так же плавно удалилась, будто утекла. Прищурясь, Аскольд глядел на голышку «раскосыми и жадными очами». Все мало ему, мало! Может, и этому присоветовать пылесос?
Заправленный главарем листок уже нарисовался на моем экране. Я бегло просмотрел список, поинтересовался:
– А что так тускло? Сейчас последний писк – водяные скорпионы.
– Что, сами и пищат, пока ешь? Вот саранчу я бы попробовал.
– А матку термитов под фруктами не желаешь? – развеселился я. – Или мексиканских кузнечиков, замаринованных в лимонном соке? Или жареных пчелиных личинок – говорят, классная закусь!
– Тебе видней, – сказал Аскольд, взглянув на часы. – Ну, до завтра.
– Будь.
Экран потух, и еще пару минут, забыв про еду, я смотрел в него, прикидывая, не свалял ли дурака с этим поручением. Ситуация-то щекотливая, тут можно в такое влететь!.. За все старания потом наплюют в душу, причем отовсюду. И как подгадали оба, Лана и Аскольд, со своими звонками. Муж и жена, ну да. Они что, специально друг друга терзают? Зато как бы вместе, как бы семья – глядишь, скоро и дети пойдут. То есть сперва они родятся, а уж затем ходят – так я слышал.
Вздрогнув, я перевел взгляд, реагируя на движение. Через пульт деловито семенил крохотный паук – из тех бегунков, что обычно живут снаружи. И как его сюда занесло? С трудом я удержался, чтобы не прихлопнуть пришельца. Ненавижу пауков! Но ведь это мои проблемы – они при чем?
– Даю тебе шанс, – сказал я паучку. – Уноси ноги, гаденыш!
На его пути лежала моя кисть, кончиками пальцев касаясь клавиш. Стиснув зубы, я ждал. Пусть только посмеет дотронуться!.. Чуть изменив курс, паучок проскочил под мизинцем, точно под аркой, и благополучно достиг края панели, скрывшись с глаз. Счастлив твой бог, малыш!.. Или кто там у вас?
Вместе с креслом я развернулся к столику и наконец принялся за еду, не прекращая думать о своем новом деле. Действительно, я многое умею. Конечно, по каждому из направлений найдутся искусники, способные меня обставить, – однако на такой случай у меня хватает запасных вариантов. Независимости ведь можно добиться не только силой, но и знаниями, которых нет ни у кого из здешних. Конечно, если распоряжаться ими с умом.
В любом случае от поручения, видимо, не отвертеться. К тому ж и не хочется, если честно. Но сперва надобно добить предыдущие заказы. Забросив ноги на панель, я положил клавиатуру на бедра и принялся за работу, с каждой минутой набирая обороты. Поиск шел на пяти основных языках, а материалов порой набиралось столько, что приходилось включать отбраковку – на том простейшем логическом уровне, какой мог осилить Дворецкий.
Кстати, методику усвоения языков я тоже выловил в Океане. Поразительно, насколько она оказалась эффективней той, которая применялась в советских школах. За пару месяцев уходишь намного дальше, чем за годы прежней учебы. Если бы я хоть немного уважал тогдашних правителей, решил бы, что нам специально морочат головы, лишь бы мы не слышали мир, пытавшийся докричаться до нас из-за «занавеса».
И вот сейчас я все глубже погружался в Океан, безграничный, неиссякаемый. Правда, по ощущениям это скорее походило на космос, причем не здешнюю пустошь, а центр Галактики, где от светил рябит в глазах. А пуще всего я шалел от ощущения полета, лишенного даже инерции. Когда паришь в невесомости, пронизанной мириадами серебристых нитей, и каждую ощущаешь едва-едва, как легчайший запах, по которому можно взять след… а затем устремляешься на цель – мгновенным, невероятным броском, так что прочие звезды сливаются в марево.
С «хвостами» я разобрался быстро – подгоняло желание переключиться на новое дело. Что и сделал, пока не растерял инерцию. Обычно я воспарял в такие дали, что едва различал здешние окрестности. А теперь принялся штудировать местную прессу последних недель, вылавливать телепрограммы, куда прежде не заглядывал, листать странички – информаторов, успевших зарекомендовать себя как толковые, – даже перебирать мусор, какой сбрасывали в Океан досужие болтуны. Я забрался в архивы губернской полиции и скачал оттуда, что смог. Даже в секретные банки федералов сумел проникнуть, хотя не почерпнул там особо ценного, касающегося наших проблем. Конечно, губернский «народ» старались уберечь от пагубного влияния Океана. Еще пуще стерегли коммунаров – их и вовсе отгородили забором, заперев в Лагере. Но и оттуда информация поступала. Или просачивалась. Или ее можно было выцарапать, взломав энное число замков.
Действительно, ситуация вырисовывалась странная. В большинстве губерний тенденции схожи, но здешняя выбивалась из общего ряда, шла с немалым опережением. А пуще всего отличился наш городишко, свежеиспеченный губернский центр. Кривые убийств, насилий, несчастных случаев взмывали тут много круче, а статистика людских пропаж и вовсе зашкаливала. И происшествия – как на подбор. Ну, навскидку…
Один идиот вообразил, будто ему изменила подружка, хотя та даже не знала его имени, и порешил обоих, девицу и соперника, – в полной уверенности, что карает предателей. А трупы укатал в фундамент строящейся дачи, чтобы остаток жизни топтаться по их телам. Кстати, «остаток» получился недолгим: у бедняги-соперника оказались настырные родичи.
Другая дурища подговорила любовника избавить ее от мужа, и они обстряпали дельце в лучших традициях французского кино, где принято умиляться любви, замешанной на крови. И этих уже прибрали копы.
Третий без лишних слов зарезал приятеля, в запале окрестившего его козлом, – ну «не вынесла душа» бывшего зэка, рефлексы включились.
Четвертый, еще совсем щеня, разобиделся на свою мать настолько, что натравил на нее старших дружков, и от пережитого общения с молодняком у той поехала крыша – это не считая «разрыва вагинальных тканей».
Пятый пришил маменьку самолично – вот тоже, пошло поветрие. Конфликт поколений, разрешаемый по-новому.
Шестой зарезал и расчленил папашу, а для подкормки домашних кошечек не пожалел плоти, от коей произошел сам. И поминал об этом так обыденно.
А вот седьмой, тоже подросток, вздумал повеситься – в надежде, что возвращающийся домой отец вынет из петли. Но тот чуть замешкался, заболтавшись с соседом, и фарс превратился в трагедию.
Восьмой – это и вовсе бред. Скромный, вежливый парень, классический «тихий омут». Бог знает, где он набрался этого, но главной его страстью стало пожирание девиц, вылавливаемых в соседнем парке. Даже свою кошку ими питал (еще один), а в морозильнике держал запас любимых частей. Десятка два расчленил, прежде чем его взяли, – куда Джеку-Потрошителю! Однако тот прославился на века, а этого забыли сразу.
Девятый пристрелил женушку со всеми детьми, затем и себя кончил – лишь бы та его не бросила. Вот так понимают у нас большую любовь. И чего б ему было не начать с себя?
И прочих мстителей развелось столько, будто все разом вспомнили прошлые обиды и решили за них поквитаться. Впечатление, словно плотину прорвало.
А местный фольклор обогатился многими байками. Дешевых-то выдумок и раньше хватало, но при нынешнем обилии дыма, даже если рассеять его весь, должен обнаружиться и огонь – или я ничего не смыслю в добыче знаний. Какая-то загадочная живность, замечаемая тут и там, чаще под землей, или вблизи вод, или в самом море. Опять пошли россказни про исполинских крыс, якобы нападающих на людей, – любимые персонажи зачуханных бытом горожан. И про гигантских пауков. (Это уже по моей части: арахнофобия.) Сюда же примешивались истории о смертоносных роях пчел и несметных стаях саранчи, частью подтвержденные документально.
Расслоение – и расселение – происходило у нас быстрее, чем где бы то ни было. За последние пару десятилетий здешний люд сильно поредел, зато жилищная проблема наконец разрешилась. Освободившись от крепости, горожане дрейфовали по городу, образуя новые сообщества, сцементированные интересами или убеждениями. В разных его районах даже валюта разная: деляги перешли на «менчики», приплывшие из Европы, у «народа» в ходу местные фантики, кое-где еще предпочитают федеральные деньжата, а в Лагере и вовсе талоны.