Он бросил на нее обиженный взгляд, но снова пошел прочь. И на этот раз больше не возвращался.
И все же, когда она, добрых пять минут спустя, сама сошла вниз, он все еще был там.
Он стоял спиной к ней, лицом к столу, случайно оказавшемуся у него на дороге. Стоял, положив руки на стол ладонями книзу и слегка наклонившись вперед. Словно внимательно разглядывая никому, кроме него, не видимые предметы мебели. Словно созерцая кружащуюся в танце маленькую фигурку, растущую по мере приближения к нему, увеличивающуюся до реальных размеров…
Он не услышал, как у него за спиной появилась тетушка Сара. Лишь при звуках ее голоса он обернулся, оторвавшись от невидимого зрелища.
— Вы все еще здесь, мистер Лу? Так я и думала. — Она стояла, подбоченившись, и снисходительно глядела на него. — Вы только на него посмотрите. Рад-радехонек. Давненько я не видела таких счастливчиков.
Он неуверенно провел рукой по подбородку, словно она именно там заметила нечто особенное.
— Неужели это у меня на лице написано? — Он робко огляделся, будто все еще не веря своим глазам. — Мой собственный дом… — едва слышно пробормотал он. — Моя собственная жена…
— Мужчина без жены — и не мужчина вовсе, это просто ходячая тень, которую никто не отбрасывает.
Его рука на мгновение поднялась к вороту рубашки, вопросительно дотронулась до него и снова опустилась.
— У меня все время звучит в ушах музыка. Здесь что, какой-то оркестр на улице играет?
— Точно, оркестр играет, — без улыбки подтвердила она. — Особенный такой оркестр, он всякий раз только для одного кого-нибудь играет. И только один день. Я такой однажды уже слыхала. А сегодня — ваш черед.
— Мне пора! — Он ринулся к двери, распахнул ее, пробежал по дорожке и впрыгнул в ожидавший его экипаж, который закачался, скрипя пружинами.
— К причалу на Канальной улице, — выдохнул он в блаженном предвкушении, — встречать пароход из Сент-Луиса.
Глава 3
Река была пуста, а небо — ясно. И то и другое отражалось в его напряженно вглядывающихся в даль глазах. Затем появилась струйка дыма, крошечная, словно след, оставленный пальцем обыкновенного человека на этом гигантских размеров небе. Дым шел оттуда, где, казалось, не было реки, а только набережная; казалось, он возник над сушей, потому что именно в том месте река делала поворот, прежде чем, распрямившись, понести свои воды к Новому Орлеану и его пристани. И тем, кто на ней собрался.
Он ждал вместе с другими, такими же, как он. Кое-кто стоял так близко, что едва не касался его локтями. Все это — незнакомцы, люди, которых он не знал, никогда раньше не видел и больше никогда не увидит, собравшиеся в ожидании прибытия парохода.
Он облюбовал возвышавшуюся над пристанью головку сваи и держался ее, никуда далеко не отходя и никого к ней не подпуская, так как знал, что судно воспользуется ею при швартовке. Некоторое время он стоял, положив на нее одну ногу. Потом облокотился, нетерпеливо наклонившись вперед. На какое-то время он даже попробовал сесть на нее, но очень быстро поднялся, словно ему пришла в голову мысль, что, оставаясь на ногах, он ускорит прибытие парохода.
Дымок теперь вскарабкался высоко в небо грязными страусовыми перьями, теснящими и толкающими друг друга. Под этим опереньем сплошной чернотой обозначилась продолговатая шишечка — дымовая труба. Затем — другая.
— Вот он! — крикнул какой-то портовый рабочий, и этот ненужный, совершенно излишний возглас немедленно подхватили и повторили еще двое или трое стоявших рядом людей.
— Точно, вот он, — эхом пронеслось над пристанью. — Да, вот он идет.
«Вот он», — пронеслось у Дюрана в голове. «Вот она», — отдалось у него в сердце.
Дымовая труба, словно тупой нож, рассекла сушу и появилась над водной гладью. Под ней — темно-желтая конструкция, прорезанная двумя ровными рядами крошечных углублений, а еще ниже — казавшийся на таком расстоянии тонкой линией черный корпус корабля. Работали лопастные колеса; лопатки, дойдя до верхней точки, переворачивались и с брызгами падали в бурлящую воду.
Судно вышло из-за поворота и двинулось вперед, разрезая носом воду. Теперь оно выросло с игрушечных размеров до настоящих и держало курс на пристань, словно намереваясь разнести ее вдребезги. Воздух разрезал пронзительный фальцет гудка, бесконечно жалобный, похожий на стон терзаемой мучениями души, а над трубой взвилось белое облачко и растаяло в воздухе. Пароход «Новый Орлеан», три дня назад вышедший из Сент-Луиса, снова возвращался домой в родную гавань, в порт, давший ему имя.