Когда Марк снял крышку и понюхал их, он улыбнулся, подумав о своей жене.
Мягкий... мягкий... мягкий...
Его голову пронзила боль. Кожа чесалась и горела.
Несмотря на сильное обезвоживание, у него потекли слюни.
МЯГКИЙ... МЯГКИЙ... МЯГКИЙ...
В животе у него заурчало, и, когда он открыл контейнер и вытащил печенье, Марку захотелось запить его чем-нибудь. Стакан холодного молока, или бутылка пива, или что-нибудь...
Вода. Холодная, прозрачная вода.
Мягкий...
Да, вода подошла бы идеально. Это было бы... мягко.
Мягкий...
- Нет!
Марк запихал печенье в рот целиком, стиснув зубы и быстро пережевывая. Он застонал от восторга, чувствуя, как к нему возвращается человечность, хоть и временно. Его губы сжались в удовлетворении. Крошки печенья прилипли к его щетине, а также к грибку.
Боль усилилась. Схватившись за живот, Марк согнулся. По его телу пробежали судороги. Мускулы превратились в узлы агонии. Он сжал руки в кулаки настолько сильно, что ногти врезались в покрытые пушком ладони. Из его задыхающегося рта вытекла длинная тонкая струйка слюны. Грибку это не понравилось. О нет. Грибок хотел, чтобы он умер – превратился в жидкость. Ему нужна вода, чтобы химически разрушить его тело. Еда останавливала этот эффект. Еда была ядом для белого пуха. Марк не знал, откуда он это узнал, но, тем не менее, это был факт. Возможно, это был какой-то странный симбиоз – общее сознание между его разумом и существом, которое вросло в него.
Печенье Паулы было всем, что осталось от всего, что было хорошо и правильно в этом мире, и это было его единственным оружием против грибка.
Съёжившись от очередной судороги, пронзившей его, Марк потянулся к контейнеру.
Мягкий... Мягкий... Мягкий...
- Иди нахуй. Или получишь еще.
МЯГКИЙ... МЯГКИЙ... МЯГ...
- ЗАТКНИСЬ НАХУЙ!
Он засунул в рот еще одно печенье, изо всех сил стараясь проглотить его целиком.
Боль стала невыносимой. Марк закричал. Грибок внутри него кричал вместе с ним. Он взял еще одно печенье. Его тело свело судорогой, и он сжал кулак, раздавив печенье. Крошки упали на пол, закачавшись на воде. Марк последовал за ними, рухнув в муках припадка.
Улыбаясь сквозь боль, Марк закрыл глаза.
Он умер со вкусом печенья жены на языке.
25. СЕРЕНАДА
Где-то в Новой Атлантике
Мотор гидроцикла заглох, когда Дон Койш вилял вокруг плавающих обломков. Стиснув зубы, Дон снова попытался завести его. Стрелка на датчике топлива застыла далеко за нулевой отметкой. Когда он подпрыгнул над гребнем волны, двигатель захрипел, потом задымил и, наконец, заглох.
- О, отлично, - воскликнул Дон. – Просто, блять, здорово!
Над его головой кружили морские птицы, крича от восторга, надеясь, что он сдастся, чтобы они могли насытиться им.
Дон снова попытался запустить гидроцикл, но это было бесполезно. У него кончился бензин, мотор сдох посреди океана.
- Что еще может пойти не так?
Гидроцикл перевернулся, и его выбросило в океан. Дон, задыхаясь, скрылся под волнами. Над его головой сомкнулась холодная, грязная вода, полная дрейфующих остатков рухнувшей цивилизации. Внезапно он почувствовал, как в него что-то врезалось. Он открыл глаза и увидел, что это была отрубленная голова. Рыбы объели плоть вокруг губ, носа и глаз. Ошметки бледной плоти колыхались вокруг черепа едва закрепленными лентами. Дон закричал, и в его горло хлынула вода.
На одно мгновение он увидел движение под собой, в глубине. Затем его зрение затуманилось из-за нехватки кислорода, и призрачная фигура исчезла.
Он оттолкнулся от воды и вырвался на поверхность, кашляя и давясь. Быстрое течение уже унесло гидроцикл, и ему нужно было поторопиться, чтобы его догнать. Дон был сильным пловцом. В его семье все хорошо плавали. Живя в Эсканабе, штат Мичиган, всего в шести кварталах от озера Мичиган, у них не было выбора. Вот где он сейчас барахтался – в озере, объединенном вместе со всеми другими реками и ручьями, не говоря уже о падающем дожде.