(1980)
Перевод с английского Бориса Дубина
Эссе опубликованы в кн.: Сьюзен Зонтаг. Мысль как страсть. Избранные эссе 1960-70-х годов. М.: Русское феноменологическое общество, 1997.
Ася Лацис и Беньямин встретились на Капри летом 1924 года. Она была латышской революционеркой, коммунисткой и театральным режиссером, помощницей Брехта и Пискатора. Вместе с ней Беньямин написал в 1925-м “Неаполь”, ей предназначалась в 1928-м “Программа пролетарского детского театра”. Именно Лацис пригласила Беньямина зимой 1926-27 года в Москву и в 1929-м познакомила его с Брехтом.
Беньямин хотел жениться на ней после окончательного развода с женой в 1930 году, но Лацис вернулась в Ригу, а позже отбыла десять лет в советских лагерях.
1 Шолем убеждает, что любовью Беньямина к миниатюрности объясняется и его пристрастие к короткой , отдельно стоящей фразе, например, в “Улице с односторонним движением”. Возможно. Однако, в двадцатые годы книги такого рода были широко распространены, и подобные рубленые, независимые друг от друга предложения подавались как особенность сюрреалистской монтажной стилистики. “Улица с односторонним движением” вышла в Берлине у Эрнста Ровольта в виде буклета со шрифтовыми ухищрениями, которые должны были вызвать шоковый рекламный эффект: обложка представляла собой фотомонтаж набранных заглавными буквами агрессивных фраз из газетных объявлений, анонсов, официальных уведомлений, отдельных типографских значков. Начальный пассаж, в котором Беньямин славит “скорость прямой речи” и обрушивается на “такой претенциозный и широковещательный жест, как книга” теряет большую часть смысла. если не знать, какой книгой задумана сама “Улица с односторонним движением”.
1 Из письма Адорно к Беньямину 10 ноября 1938 года из Нью-Йорка. Беньямин и Адорно познакомились в двадцать третьем (Адорно только что исполнилось двадцать), в 1935-м Беньямин стал получать скромную стипендию хоркхаймеровского Institut fur Sozialforschung, сотрудником которого был Адорно.
* “А что в нем такого странного?” - спросил он.
“ Ну, не знаю, - отозвалась Эннет. - Он настолько...”
“Нет, странным я бы его не назвал, - вмешался Рейнборо, так и не дождавшись от нее нужного слова. - В Мише - не говорю о его глазах - поражает только одно: терпение. У него всегда сто разных замыслов, и это единственный человек среди моих знакомых, кто готов буквально годы ждать, пока самый обычный план , наконец , созреет. “ Рейнборо с раздражением смотрел на Эннет.
“ А правда, что он не может читать газеты без слез?” - спросила Эннет.
“Никогда бы не подумал”, - отрезал Рейнборо. Эннет широко раскрыла глаза...
“Спасаясь от чародея” (“Викинг Пресс”, 1956, с.134)
* Пер. Т.Аксель.
ПОРНОГРАФИЧЕСКОЕ ВООБРАЖЕНИЕ
Прежде чем спорить о порнографии, стоило бы признать, что она существует в нескольких — по меньшей мере трех — разновидностях, и отделить их одну от другой. Мы заметно продвинемся в понимании, если прекратим смешивать порнографию как проблему истории общества с порнографией как феноменом психологии (общепринятым симптомом сексуальной ущербности либо отклонения у ее производителей и потребителей), а их в свою очередь — с не слишком распространенным, но любопытным типом условности или приемом в искусстве.
Я сосредоточусь лишь на последнем случае. И даже еще уже — на литературном жанре, для которого, за неимением лучшего, буду (в частных рамках серьезной интеллектуальной дискуссии, а не на публичных слушаниях и суде) использовать сомнительный ярлык «порнография ». Под литературным жанром я понимаю совокупность произведений, относимых к литературе как искусству и оцениваемых по внутренним меркам художественного совершенства. Как феномен социальный и психологический все порнографические тексты равнозначны: это документы. Но для искусства некоторые из них могут значить нечто большее. Дело не просто в том, что «Три яблочка от одной яблони» Пьера Луиса, «История ока» и «Госпожа Эдварда» Жоржа Батая и анонимные «История О» или «Отражение» принадлежат к литературе. Я берусь показать, почему эти книги — все пять — литература более высокого ранга, чем «Конфетка», «Тэлени» Оскара Уайльда, «Содом» графа Рочестера, «Распутный господарь» Аполлинера или клеландовская «Фанни Хилл». Обвал порнографического хлама, год за годом захлестывающий книжные прилавки двух последних веков вплоть до нынешнего дня, пошатнул статус литературы не больше, чем хождение книг наподобие «Долины куколок » поставило под вопрос достоинства «Анны Карениной» или «Человека, который любил детей» [4]. Может быть, доброкачественной литературы в куче порнографического мусора и меньше, чем настоящих романов среди всей низовой словесности, рассчитанной на массовый вкус. Но вряд ли их намного меньше, чем, скажем, в еще одном опозоренном подвиде словесности, который тоже мог бы предъявить в свое оправдание несколько первостатейных образцов, — я имею в виду научную фантастику (У порнографии и фантастики как литературных жанров есть, как ни странно, немало общего). Так или иначе, количественная оценка лишь подтверждает ходячее мнение. Бывают, пусть и нечасто, такие книги, которые не без основания именуют порнографией — допустим, этот стертый ярлык действительно что-то значит — и которые вместе с тем бесспорно относятся к серьезной литературе.