* * *
Неверная, что ж ты забыла, бедой окружила меня?
С безмерной печалью разлуки зачем подружила меня?
В обоих мирах я желаю, чтоб, изредка хоть проходя,
Углом только глаза взглянула и тем оживила меня.
Тебя полюбившее сердце прямым было, словно стрела,
Зачем ты, свой лук натянувши, разлукой сразила меня?
Указано было от века мне с чистым сдружиться вином,
Зачем же твоя укоризна, о старец, пронзила меня?
Соперника душу от тела пускай отрешил бы господь —
Ведь хитрость его от любимой навек отрешила меня.
Кто может, скажите, отречься от жизни своей навсегда?
Так значит, то господа воля с тобой разлучила меня?
Собака любимой ночами рычит, Атаи невзлюбя:
"Дай, нищий, поспать, ибо дерзость твоя разбудила меня!"
* * *
Мир покинуло глупое сердце. Что ж, похвален от мира уход, —
О кудрях твоих думает сердце, мысль о них его вечно влечет,
Цели в райском саду невозможна будет близость с любимой моей,
То, ей-богу, мне ад будет лучше этих райских далеких высот.
Я не видел прекраснее лика, уст медвяней, чернее очей.
В Руме, Мисре и Чине подобных ни один человек не найдет.
Я не знаю охотников, равных этим ясным лучистым очам, —
Всюду луки бровей настигают и стрела беспощадная бьет.
Если, синее платье надевши, выйдешь ты прогуляться, Луна,
В этот миг по щекам моим скорбным синий Нил, не стыдясь, потечет.
Если эти монгольские очи войско Чина на бой поведут,
Джагатаев весь край и узбеков разгромит удалой их налет.
Ты избранником мнишь себя ныне, Атаи, тайну добрых храни,
Ибо, верь мне, противен безмерно шум людской у раскрытых ворот.
* * *
Разум и рассудок, как безумцы, в цепь волос закованы твоих.
Повесть о Лейли теперь замолкла, звук цепей Меджнуна скромно стих.
Налетел поток разлуки грозной и сравнял безжалостно с землей
Сердца одинокого руины с кладом их мечтаний золотых.
Многие страдальцы притязают на любовь к свече красы твоей,
Но, как я, горел ли кто на свете? Знаю я, нет мотыльков таких.
Тот индус — зерно на щечке милой — бесконечно счастлив, что сидит
В цветнике лица твоем отрадном, между роз пленительно-живых.
Говорят, любить тебя — безумство; я охотно верю — может быть.
Но тебя и любят лишь безумцы, чуждые обычаев людских.
Красоты вином ты загордилась — я тебя прошу, остерегись,
Небо поднесет иную чашу и хлебнешь ты горестей лихих.
Перешел границы униженья, молит о вниманье Атаи
Дорогую, что ему дороже сердца и души, друзей, родных.
* * *
Праздник наступил, о госпожа, приходи, молю я неустанно,
Пусть на площади, как я гляжу, глянут все сквозь пелену тумана...
Жертвы к празднику приносят все, вот и я, в чьем сердце лишь недуг,
Душу приношу свою тебе, в жертву чистой, милой и желанной.
Вечный бог не создал ничего лучше этих сводчатых бровей —
Своды вышних девяти небес! Вот для вас образчик долгожданный!
Мысль о вере, о вселенной мысль больше в сердце не живут моем, —
Правит в царстве сердца образ твой, он мощнее всякого султана.
Свой правдивый сделала обет ложным эта дивная краса;
Как тут верить мускусу кудрей? Нет доверья кипарису стана!
Ясная весенняя пора... Что же я от милой так далек?
Как, печальный, выйду я теперь погулять в цветник благоуханный?
Словно мяч, бедняга Атаи мечется, не зная сам, куда,
Ведь кудрями всадница его гонит наподобие човгана.
* * *
Как болит мое сердце! Меня дорогая забыла,
Горе, скорбь неутешной души презирая, забыла.
Не дивись, если к небу вознесся мой вздох. Не меня ли
Та Зухра луноликая, вечно терзая, забыла?
Где же друг, чтоб сказать обо мне ненаглядной царице?
О дервише несчастном владычица края забыла.
Было время — и милостей дождь на раба изливался;
За какую вину его милость святая забыла?
Иль он сбился с пути? Почему же нежданно скитальца
Сердцу, бедной душе бесконечно родная забыла?
Словно к четкам в разлуке теперь я к словам возвращаюсь: