Взглянешь ты лишь раз — и разрушаешь тысячу сердец одним набегом,
Эти очи — так я разумею — с нечестивцами Хейбара сродны.
Горе голове моей несчастной! Черный день наступит для бедняжки
Из-за сердца, что стремится к амбре локонов прекрасных сумасбродно.
Ты кинжал повесила на пояс, но не обнажай его, не надо —
Взгляд лукавых глаз сразит вернее, он опасней чем булат холодный.
Это просто клевета невежды, что в Оманском море-чистый жемчуг.
Нет, зубов твоих блестящих перлы — настоящий жемчуг благородный.
Ты меня всечасно притесняешь; я умру, стремясь к тебе единой,
Ибо тот, кто угнетает, даст ли в руки то, что для души угодно?
Беден я, безвестен, ты богата красотой своею ненаглядной,
Если у богатых дара просит, — невиновен в том бедняк голодный.
От красавиц верности с любовью, полагаю я, никто не видел;
Как и красной серы, над которой трудятся алхимики бесплодно.
Атаи, уйди от всех желаний, если ты идешь к своей любимой;
То, чего ты хочешь, недоступно, но не можешь ты хотеть свободно.
* * *
Создавая человека в черной мгле небытия,
Бог хотел, чтобы явилась миру красота твоя.
Богословы говорят нам,- рот не существует твой.
Стан зовут несотворенным горней мудрости друзья.
Если ты меня, больного, все же навестить придешь —
Ты убытка не потерпишь, хоть и выгадаю я.
Я б сгорел в огне гранатов щек твоих, меня спасло
Яблоко — твой подбородок: жизни скрыта в нем струя.
Если бы пушок Аяза не любил султан Махмуд,
То для "Шах-намэ", конечно, был бы лучший он судья[5].
Кравчий, принеси скорее розоцветного огня,
Утром, под напевы лютни он — источник забытья.
Пусть состарится с любимой Атаи — не упрекай:
Он путем единобожья шел, от боли вопия.
* * *
Из лика твоего Ирема сад возник,
Из уст твоих возник живой воды родник,
Рассказ о красоте Юсуфа-ханаанца
Из книг красы твоей, что всех прекрасней книг.
Твою красу, мой друг, предчувствовали раньше,
И все ж такой, как ты, не видел мир-старик.
В предвечности из уст твоих упала капля,
К ней, как к душе миров, теперь весь мир приник.
На пальцах у тебя я хну иль кровь увидел?
Нет, то не хна, то — кровь влюбленных горемык.
Забравшись под михраб бровей твой взгляд неверный
Лежит всегда хмельной... Тархана он достиг!
В собольей шубе ты подобно ночи стала,
Зухрою светит взгляд, луною — ясный лик.
Прекрасны все твои черты, хвала аллаху,
И мир, смотря на них, издал восторга крик.
Так долго Атаи мечтал о луноликих,
Что стал, как небосвод, вращаться каждый миг.
* * *
О приди, ведь покоя у сердца давно,
жаркой страстью к тебе опаленного, нет.
Сил разлуку терпеть, ожидать день и ночь
у меня, злой тоской угнетенного,- нет.
Мой Мессия, спроси о недуге моем
и о том, как измучено сердце мое,
А не то, кроме смерти от тяжких скорбей,
мне спасенья от горя бездонного нет.
Слабой жизни дыханье в печальной груди
я отдам за индуса любимых кудрей.
Ведь другого товара в торговле с тобой
у бедняги, удачи лишенного, нет.
До какой же поры ты, подобно врагам,
будешь прахом дороги меня почитать?
Богу ведомо: в сердце печальном моем
праха черного, ветром взметенного, нет.
Видят псы твои, как я стою у ворот —
и зовут меня громко, и нет в том стыда,
Кто жалеет на свете меня, кроме псов?
Друга сердца, ко мне благосклонного, нет!
Что ты мне говоришь — "Не смотри каждый миг
на лицо мое! Бойся злословья людей."
Иль не ведаешь ты, что бессилен я здесь,
ибо воли у страстно влюбленного нет.
От разлуки с тобой, камнесердый кумир,
истомился, погиб наконец Атаи,
Не сказала ни разу ты: "Где ж он пропал?
Что ж несчастного, в прах превращенного, нет?"
* * *
Черные очи, подобно газели, ищут повсюду забав и проказ.
Цель найдена и, не зная ошибки, вдаль их коварства стрела понеслась.
Не было в мире оружья такого для истребления душ и сердец!
Что же страшнее бровей твоих тонких, сердце и ум восхищающих глаз?
Сколько б ни рыскал ты между красавиц, ты не видал меж пленительных дев
вернуться
Если бы пушок Аяза не любил султан Махмуд, То для "Шах-намэ", конечно, был бы лучший он судья.
5
Аяз — везир, фаворит султана Махмуда Газневидского — основателя государства газневидов (999 — 1030). В строках:
Атаи делает намек на случай, происшедший между Махмудом Газневидским и величайшим таджикско-персидским поэтом Абуль Касимом Фирдоуси (умер в 1020 или 1025 г.) после представления им правителю своего бессмертного произведения "Шах-намэ", написанного по заказу и выразившего концепцию персоязычной династии саманидов. "Шах-намэ" не пришлась по вкусу тюркоязычному правителю, и он отверг произведение Фирдоуси. По преданию, Фирдоуси, получив за поэму от шаха вместо золотых туманов серебряные, написал против него злую сатиру, за что попал в немилость.