— Обидно, — рассуждал Орехов, — мы пашем, крутимся, и все из-за каких-то двадцати минут. Работают полчища лесорубов, стонут целлюлозно-бумажные комбинаты, молотят печатные машины — и все это из-за каких-то двадцати минут, в течение которых читатель просматривает газету. Обидно до мозга костей!
— Что поделаешь, пятачок, — сказал Артамонов. — Но будет еще обиднее, когда через двадцать минут будет выбрасываться полноцветная газета.
— Какая полноцветная? — насторожился Орехов.
— Обыкновенная полноцветная газета «Лишенец» с приложением «Изо рта в рот».
— И где ты все это напечатаешь в цвете? В радиусе тысячи километров нет ни одной цветной типографии.
— Да у меня тут свербит с утра одно мнение за ушами.
— Ну-ка, давай я тебе это место почешу, — предложил услугу Макарон.
— Да, было бы неплохо, — подставил Артамонов под строкомер свой бритый затылок. — Вы видели фуры, которые по окружной прут мимо? В Финляндию они везут валюту, а обратно в Москву — цветные газеты.
— Ну? — торопил Орехов.
— Эту колонну надо завернуть сюда. Хотя бы частично, — начал делиться соображениями Артамонов.
— Ты предлагаешь пересмотреть Абосский мирный трактат, по которому к нам перешла часть Финляндии? — спросил Макарон.
— Да.
— А что тебе на это скажут горячие финские парни? — чиркнул спичкой Орехов. — Ты интересовался?
— Конечно. Первых умников, которые попытались ввезти в Россию оборудование для цветных газет, застрелили.
— Почему? — cпросил Макарон.
— Потому что цветную печать контролирует солнцевская братва. А ей удобнее забирать свою долю прямо там, за линией Маннергейма.
— Неплохо сказано, сынок!
— На селе есть обычай — перевязывать дорогу свадебной процессии, начал Артамонов подводить основу под свою затею. — И пока не напьются страждущие, молодых не пропускают дальше. Так вот, я предлагаю перегородить дорогу этой полиграфической финской свадьбе!
— Грамотно рассуждаешь, паренек, — одобрил Орехов. — Но «Fordом» тут уже не обойтись.
— Наоборот, — сообщил Артамонов, — капиталисты будут нас самих умолять взять тачку за то, что мы пообещаем купить их печатный станок.
— Тогда и Воловича придется толкать дальше — на Папу Римского! сказал Орехов.
— Не говори, — согласился Макарон.
— В старину, при развитом социализме, чтобы затеять дело, надо было ждать, когда решающий год пятилетки перейдет в определяющий и дальше — в завершающий. Теперь стало гораздо удобнее — поехал на выставку в Сокольники и пристраивайся к любой проблеме, — довел идею до логического завершения Артамонов.
На подступах к выставочному комплексу в Сокольниках клиентов отлавливали менеджеры и затаскивали к своим стендам. Компанию во главе с Макароном выпасла бойкая девушка в национальном швейцарском наряде и всучила визитки, на которых двойным миттелем было выведено: «Любовь Шейкина уличная торговка поношенными печатными машинами WIFAG башенного построения».
— Ну что ж, WIFAG так WIFAG, — сказал Артамонов. — Для начала неплохо.
Шейкина потащила гоп-компанию к своему прилавку.
— А это — господин Маругг, — повела она рукой в сторону серьезного дяди с жестким лицом. — Представитель фирмы WIFAG из Берна.
— Интересное слово — WIFAG, — заметил Макарон, — почти как на фиг.
— Что такое полифаг, знаю, а вот про WIFAG впервые слышу, — бичевал себя Толкачев.
— Просим посетить наш стенд, — пригласил Маругг плавным жестом.
— Конечно, посетим, — согласился Артамонов. — Какие вопросы? Но при условии, что вы безоговорочно сбросите миллион.
— Предложение смелое, мы подумаем, — не стал никого никуда посылать сразу господин Маругг. — Чувствуется, что Россия еще не усохла.
— Да, есть еще ягоды в ягодицах, — согласился с ним Макарон стандартным выражением.
— У нас есть одна неплохая машина, — заговорил о деле господин Маругг. — Правда, она была в употреблении, но специально для вас мы ее восстановим.
— Не надо ничего делать специально для нас, — предупредил Артамонов. — Я по опыту знаю, что это дороже.
— А где ваша машина, херр Маругг? — оглянулся вокруг Макарон. Кругом одни буклеты.
— Видите ли, она весит двести тонн, и…
— Двести тонн? Ты подумай!
— Давайте так, — упорядочил движение покупателей Орехов. — Сегодня временно исполняющим обязанности ублюдка буду я. — И, обратившись к продавцам, произнес: — Чтобы в дальнейшем не вышло недоразумений, мы хотели бы вас предупредить… — От загадочности, с которой был заявлен текст, затихла даже Шейкина, тараторившая без умолку. На нее испытующе уставился херр Маругг и тоже затих. — Мы бы хотели вас предупредить, — повторил Орехов. — Никаких предоплат! У нас это не принято. Еще с лотереи повелось. Макарон не даст соврать.
— Не дам, — сказал Макарон.
— Дело в том, — оживился и начал взвинчивать цену Маругг, — WIFAG в печатной жизни — все равно, что «Rolls-royse» — в автомобильной.
— Никто не спорит, — согласился Артамонов, — но «Rolls-royse» продают в кредит, не так ли? Так чем вы хуже? Тем более, что машина ваша seconde hand.
— А как насчет окупаемости? — полез вглубь проблемы Маругг. — Вы наберете заказов?
— Окупаемость будет, какая скажете, — успокоил его Артамонов. Орехов подгонит проект под любой срок.
— В таком случае мы хотели бы пригласить вас в Швейцарию, — сказал Маругг. — Для осмотра машины конкретно на месте.
— А что на нее смотреть? — cказал Макарон. — Привозите, мы разберемся.
— Он шутит, — вежливо объяснился Артамонов. — Присылайте приглашение, мы рассмотрим.
По завершении переговоров Орехов засвистел мелодию из «Марбургских зонтиков».
За деньгами на дорожные расходы, кроме как к Мошнаку, идти было некуда. А он словно ждал этого.
— Верните транш! — взмолился банкир. — А то я не разовьюсь.
— Может, проведем конверсию займа? — изловчился Артамонов. — Или хотя бы усечем проценты.
— Как это?
— Заменим одни облигации на другие.
— Только деньги! — простонал Мошнак.
— За ними и едем! — вытянулся в струнку Макарон. — И, как только вернемся с мешком, сразу к вам. Кстати, у вас не найдется стопки «зелени», а то нам в Швейцарию ехать?
— Могу дать концы в Цюрихе.
— Извините, не понял.
— Придете на рынок в Цюрихе и станете у входа. Туда явится старуха Мошнаковская, ей вы и предложите все оптом.
— Что все? — не въехал Орехов.
— Да что хотите! Наберите в «Подарках» копеечной мишуры с русским душком — гжель, хохлома.
— Это все по-немецки надо сказать?
— По-русски. Мошнаковская приходит туда каждый уик-энд.
— А вдруг не придет?
— Придет, она приходит уже в третьем поколении, — успокоил ходоков Мошнак. — Все эмигранты по выходным ходят на рынок. Я всякий раз сбрасываю ей товар.
— А в Берне у вас нет концов? — спросил Макарон.
Вскоре действительно пришлось выехать в Швейцарию.
Джентльменский набор для встреч на любом уровне у компании был один и тот же: стопка газет, заштопанная картина Давликана с козой и «Тверская горькая» в берестяном футляре. Действовало безотказно, на все эти аргументы возразить было невозможно. После вываливания их на стол оставалось обменяться дежурными фразами.
В поездку в качестве эксперта прихватили Толкачева и, чтобы не допустить юридических проколов, остеохондрозного Нидворая.
— Ты что, на холодную войну собрался? — спросил у него Макарон, возглавлявший делегацию. — Разоделся в меха, как оленевод!
— Люто здесь, — поежился Нидворай.
— Тебе полезно бывать на морозе, а то подшерсток не вырастет! пристыдил его Макарон, поправив плащ-паталатку.
Как выяснилось, Нидворай дрожал не зря — сразу из аэропорта принимающая сторона повезла покупателей в горы и с такой прытью бросилась демонстрировать пейзажи, будто хотела сбыть не поношенную машину, а Женевское озеро с Альпами в придачу.
— Тригональная сингония, — произнес Макарон, оценивая просторы.
— Переводить? — cпросила Люба.
— Если сможешь. И добавь, что горы староваты — процесс высаливания пород зашел дальше некуда.