Еще ниже, вдоль скользящего конвейера, расположились навалоотбойщики. Полуголые, черные от угольной пыли, они четко и быстро бросают уголь на решетки конвейера. Никто не спешит, никто не суетится, но ощущение быстроты невольно создается от ритмичных взмахов широкими лопатами.
Широко, радостно улыбается Вася. Черные его руки, блестящие от пота, как мощные рычаги, безустали движутся вверх и вниз.
— Красивая работа! — не может скрыть восхищения министр. Он очень хорошо знает, какими усилиями, каким огромным трудом рождается такая красота. — Красивая работа! — повторяет он. — Но все-таки… лопата! — и он показывает на навалоотбойщиков, — всю красоту лопата портит!
Он подходит к врубмашинисту, протягивает руку:
— Ну, как здоровье, Степан Павлович?
Старик усмехается:
— Боюсь, что плохое, товарищ министр. В один голос все про здоровье спрашивают, даже забеспокоился… Лучше бы не спрашивали!
— Ну, не буду! — усмехается министр. — И без того вижу: работать ты здоров! С комбайном соревнуешься?
— Нет. Выручаем комбайн, — просто отвечает старик.
— Хорошее дело! Потом и он вас выручит!
— Я на это и надеюсь, товарищ министр! — серьезно отвечает Степан Павлович и показывает на врубовку: — Поверите? Мне вот эта машина двадцать лет жизни прибавила, а комбайн, думаю, к еще десяточек лет работать дозволит!
— А ты видел уже, как комбайн рубает? Пойдем, посмотрим!
— Задолжали мы уголек, рассчитаться надо! Потом уже посмотрю, товарищ министр… Извините!
— Ну, не будем мешать! Пошли, товарищи.
И сразу возникает грохот работающей машины.
Прислушиваясь к шуму, министр живо спрашивает:
— Комбайн?
Кравцов молча кивает головой.
Вся группа подходит к входу в лаву.
Здоровая, с квадратными плечами, «люковая» быстро управляется со своей работой.
Неиссякаемой струей течет с конвейера уголь, заполняя пустые вагонетки.
Постояв несколько секунд на месте, министр почему-то смотрит на свои часы, а затем решительно поднимается наверх, в шумную лаву.
Музыкальная симфония — симфония умного человеческого труда.
Словно железная челюсть, вгрызается бар комбайна в толщу антрацитного пласта. Диски перемалывают уголь и подают его на ленту «грузчика». Отсюда он мощным потоком выливается на скользящий конвейер.
Присев на корточки, пятится впереди комбайна молодой машинист. А рядом с ним, тоже по-шахтерски на корточках, — министр. В своей спецовке, с лампочкой, чумазый от угольной пыли, он сейчас совсем на министра не похож — такой же, как и все в этой лаве, — шахтер. За комбайном идут два опытных крепильщика. Точны и ловки взмахи их топоров, стойки как бы сами вырастают между кровлей и почвой.
Медленно, но неотвратимо движется вперед комбайн.
Помощник машиниста Постойко переносит вслед за его движением светящийся столбик лампочки.
А комбайн идет да идет вперед, не останавливаясь, и кажется, что этому движению конца не будет!
Это и есть те великие минуты полного счастья, триумфа, ради которых и жить, и работать стоит! Конструктор не может, да и не хочет скрыть своего восторга: великолепно работает умная машина — плод его бессонных ночей, тревог, надежд и мук!
И Сидор Трофимович счастлив. Вот, сбылось! На его знаменитой шахте впервые заработала эта знаменитая машина! Как ребенок подле игрушки, суетится вокруг комбайна этот большой старый добрый человек. Он то гладит его рукой, то крепко похлопывает ладонью, как взмыленного коня на скаку, то вдруг по локоть запускает руку в угольную реку конвейера и перетряхивает жирный уголек, любуясь и радуясь.
— Красота, а? Кра-сота! — то и дело восклицает он. — Я же говорил: машина!
И Кравцов, и Андреев, и парторг Павел Недоля, и начальник комбината, и все люди в лаве тоже горды и счастливы: и их доля тут есть, и они приложили руку к тому, чтобы пошла в свой великий путь эта машина-революционер!
Только министр молчит и не улыбается… Он ползет рядом с машинистом, пятясь перед наступающим на них комбайном, внимательно прислушивается, присматривается, и непонятно, нравится ли ему эта машина или он недоволен ею.
Вдруг резким движением поворачивает машинист рукоятку. Вздрогнув, останавливается комбайн. Оглушительная тишина обрывает музыкальную симфонию.
— Все! — кратко говорит машинист и сплевывает наземь.
— Что случилось? — встревоженно восклицает Кравцов. — Поломка?
— Нет! — зло отвечает Постойко. — Перекурка…
Все недоуменно оборачиваются к Сидору Трофимовичу. Тот смущен.
— Я ж тридцать вагончиков подготовил… — бормочет он. — Тридцать вагонов!