И снова возникает пауза, которую нарушает голос взволнованного Постойко:
— Отказаться, товарищ Берия, нельзя! Но для этого нужны особые машины.
Б е р и я. А таких машин пока еще в мире нет! Как же поступить?
П о с т о й к о (решительно). Значит, их придумать надо, я так считаю!
Б е р и я. Именно так и поставлена задача! (Повернувшись в сторону министра, товарищ Берия выразительно ждет его выступления.)
М и н и с т р. Для этого уже сегодня нам нужно приступить к созданию сверхмощных высоконапорных насосов, а также вентиляторов для проветривания столь глубоких шахт, создать охлаждающие установки, учитывая драгоценные качества угля, при малой толщине его пластов, уменьшить габариты существующего комбайна.
Улыбнувшись присутствующим, товарищ Берия заканчивает беседу:
— Вот мы с вами и поговорили, товарищи, как на Совете Министров. Поставьте эти вопросы перед своими донбасскими инженерами, конструкторами и изобретателями! Пусть они смелее мечтают, быстрее думают!
Зал городского театра. Стахановский слет горняков. Среди многих знакомых нам людей — товарищ Хрущев, министр и Кравцов.
На трибуне Постойко. Он говорит:
— Вот выступали тут инженеры, на весь Донбасс известные, и другие знаменитые шахтеры! Про все тут говорилось — и про Большой Донбасс и про Глубокий Донбасс, и про то, что мы свою угольную пятилетку выполним в четыре года, и про комплексную механизацию, аж сердце радовалось… А про одно вот важное дело никто и словечка не закинул!
— Вот вы нам и подскажите, — улыбается из президиума Кравцов.
— Я шахтер пока еще недавний… первый раз на слете, — смущается Постойко. — Может, глупость скажу… засмеют.
— Не скромничайте, товарищ Постойко, вас уже в Донбассе приметили! — подбадривает оратора министр.
Повернувшись лицом к залу, Постойко продолжает свою речь:
— Закончится, значит, сегодня слет, разъедемся мы все по домам, а завтра по случаю Дня шахтера праздновать будем! По всему Донбассу веселье пойдет, флаги на каждом терриконе… Верно?
— Как полагается, — замечает кто-то в президиуме.
— А я давно хочу спросить, — оживляется на трибуне Постойко. — Почему такое? Кто бы к нам в Донбасс ни приехал, обязательно террикон этот самый вспоминает! Нравится всем он, прямо влюбляются! И красивый он вроде, и вроде на пирамиды похожий…
Улыбаясь, товарищ Хрущев весело подхватывает:
— Есть такой грех, любят у нас терриконы. Стихи даже пишут…
Веселый смех и оживление в зале. Выждав тишину, Постойко продолжает:
— А я вот смотрю на эти терриконы, и досада меня берет. Ну, что в них? Пустая порода — и все! Неужто наши инженеры до сих пор не надумали: а как бы это так, чтобы породу на-гора́ не давать! Пусть она себе там, внизу, остается, а наверх только чистый уголек качать? Тоже ведь горы получатся!
Аплодисменты.
В президиуме весело смеется человек в форме горного инженера.
— Ну вот! — обиженно заметил Постойко. — А некоторые смеются…
— Смеются потому, что вы опоздали с этим предложением, — отвечает инженер. — Конструктор товарищ Трофименко вот уже более полугода думает над решением проблемы добычи угля без подачи породы на-гора́.
— А-а! — радостно восклицает Постойко. — А нельзя ли, — застенчиво прибавляет он, — думать… быстрее?
Смех в зале…
В партере поднимается женщина — это Вера Николаевна Трофименко.
— Выступающий товарищ абсолютно прав! — звонким голосом отвечает она на вопрос. — Мы можем и должны думать быстрее. Это наш долг. Перед лицом слета заявляю, что группа конструкторов, работающих вместе со мной по беспородной добыче, обязуется закончить проект на шесть недель раньше установленного срока.
Взрыв аплодисментов.
Какой-то человек вскакивает в дальнем углу и, сложив ладони рупором у рта, кричит:
— А мы, крутовики, просим инженеров поскорее придумать комбайн или какую другую машину для крутых пластов.
— Верно! — несутся из зала голоса шахтеров, работающих на крутопадающих пластах.