Черчилль в кулуарах палаты общин. Из зала заседаний доносится гул голосов. Несколько парламентеров и журналистов окружают премьер-министра Великобритании. Здесь же Бедстон, возвратившийся из поездки к Герингу.
Черчилль дает интервью:
— Русские не возьмут Берлина. Они понесли огромные потери, господа. Это надо понять. Русские армии, великолепно сочетая военную силу и мастерство, менее чем за три недели продвинулись от Вислы до Одера, гоня перед собой немцев… Их мощь иссякла — это естественно.
Ж у р н а л и с т (отходя). Из сегодняшней беседы я извлек лишь один интересный прогноз, что русские не возьмут Берлина.
— Даешь Берлин! — слышится голос Иванова.
Бой на Зееловских высотах.
Длинная гряда крутых, почти отвесных высот, утыканная надолбами, переплетенная колючей проволокой, усеянная минными полями, поднимается впереди. «Тигры» и «Фердинанды» сотнями вкопаны в землю.
— Сталинградцы, вперед! — зовет Иванов.
Шинель горит на нем. Он сам, как пламя.
Юсупов и Зайченко ползут на животах, разряжая минные поля. Стоит нестерпимый грохот. Танк «Учительница Румянцева» идет, стреляя, сминая все на своем пути.
— Даешь Берлин! — кричит Иванов, бросая гранату в немецкий окоп.
За ним торопятся Юсупов и Зайченко.
Груды горящих немецких танков. Исковерканные орудия. Горы вражеских трупов.
По трупам громыхают наши танки. По трупам врагов солдаты на руках тащат орудия. Все истомлены напряжением.
— Вперед, вперед! — кричит Иванов.
И вдруг на горизонте новая волна немецких танков. За первой — вторая.
— Окончательный смерть! — хрипит Юсупов, работая лопатой. — Алексей, залезай под земля!.. Один спасений — земля!
Кто-то ползет назад.
— Не сметь! Не сметь! Вперед! На Берлин! — кричит Иванов и упрямо ползет вперед, сопровождаемый друзьями.
Они проползают между горящими немецкими танками.
— Алеша, стой! — говорит Юсупов. — Сегодня дело не пойдет!
— Пойдет! — упрямо твердит Алексей. — Назад повернешь — убью.
— Зачем! Пойдем вперед! — отвечает Юсупов.
Из-за дымящегося немецкого танка неожиданно выскакивает немецкий унтер-офицер. Кулак Иванова сбивает его с ног. Юсупов наваливается на офицера. Зайченко скручивает ему руки.
— У-у, гад! — Иванов поднимает кулак. — Сколько танков, говори! — хрипит Иванов.
— Мольшать! — кричит фашист. — Ты есть пленный. Рус, сдавайся!..
— Я? Ах ты, чижик, сукин сын!.. У Берлина стою и сдаваться буду?
— Кто Берлин? Ты?.. Никогда!.. Только с поднятый рука!.. Мы будем драться, пока не придут американцы… Тогда… Хайль Гитлер!
— Ах, ты!.. Американцев захотели? Юсуп, веди его.
Юсупов ведет пленного:
— Пойдем, пойдем! Хороший «язык», Алеша, будет — эсэсовец, танкист. Пойдем, пойдем!
— Ах ты, бисова душа, — произносит Зайченко.
— Очень интересный «язык»! Очень! Руки вверх! — приказывает Юсупов пленному.
А волна немецких танков уже накатывается от горизонта.
На наблюдательном пункте командующего Первым Белорусским фронтом, в узкой щели на высоте, затянутой зеленой сетью, у стереотрубы стоит Жуков.
В окуляр далеко видно. Бойцы залегают то тут, то там. Волны немецких танков катятся одна за другой, сдерживая напор наших бойцов и заставляя их зарываться в землю.
Адъютант докладывает:
— На правом фланге остановились…
— Прикажите командиру ввести в бой второй эшелон.
Звонит телефон.
Штабной офицер, выслушав донесение, докладывает:
— Товарищ командующий!.. В центре — заминка.
Лицо Жукова покрывают мелкие капли пота. Он сдвигает фуражку на затылок, распахивает шинель.
— Как у соседей? — спрашивает он коротко.
Штабной офицер так же коротко отвечает:
— Первый Украинский фронт продвигается согласно плану. Второй Белорусский начинает форсирование Одера.
Жуков вынимает часы, глядит на них, точно изучая:
— Заминка уже на добрый час… Пошлите танковый полк в центр прорыва… Срочно!.. Приказываю возобновить атаки! Пленные что говорят?
А д ъ ю т а н т. Только что взяли в плен унтер-офицера танкиста Ганса Андерер… Говорит, Гитлер приказал обороняться до последнего, даже если американские танки будут у них за спиной…
Ж у к о в. Вот оно как!.. Американцев поджидают? Ага… Прикажите возобновить атаки на всем участке прорыва. А показания этого пленного немедленно сообщить Ставке.
Жуков снова приникает к окуляру стереотрубы.
Сталин в маршальском кителе у себя в кабинете перед огромной оперативной картой. Карандашом обведены линии Первого Белорусского и Первого Украинского фронтов.
Антонов издали, стоя около телефона, говорит:
— Это Зееловские высоты, товарищ Сталин. Получено сообщение от Жукова… Военнопленный унтер-офицер Ганс Андерер сообщает, что у них получен приказ Гитлера удерживать Одер при всех обстоятельствах, сражаясь до последнего. Мы, говорит он, должны не пускать русских в Берлин, даже когда американские танки будут у нас за спиной.
С т а л и н. Кто сообщает? Унтер-офицер? Нашли тоже авторитетный источник! Трудности наступления Первого Белорусского фронта нам и без того понятны. Сообщите Жукову — не придавать значения показаниям пленного унтер-офицера. Гитлер плетет паутину в районе Берлина, чтобы вызвать разногласия между союзниками. Эту паутину надо разрубить путем взятия Берлина советскими войсками. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать. (Рассматривает карту). Сообщите Рокоссовскому: не позднее двадцать четвертого апреля главными силами развивать наступление на юго-запад, нанося удар в обход Берлина с севера с целью прикрытия войск Жукова с северо-запада. Соедините меня с Коневым.
Антонов уходит. Звонок телефона.
Сталин берет трубку:
— Товарищ Конев? Здравствуйте. У Жукова дело идет туго. Поверните танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Целендорф, в обход Берлина с юга, как было договорено в Ставке. Ваши войска должны соединиться с войсками Жукова в районе Потсдама и создать кольцо окружения вокруг Берлина. Всего наилучшего.
Сталин кладет телефонную трубку, закуривает, думает, решительно говорит:
— С Берлином скоро будет покончено.
Берлин горит. Горят целые кварталы. Горят парки. Горит и лагерь для военнопленных, расположенный вокруг большого завода. Во дворе жмутся под охраной эсэсовцев пленные. Среди них Наташа, американец Смит в пилотке, англичанин Джонсон в берете, француз, чех…
Звук сирены разносится по заводскому двору.
На заводе бьют тревогу.
Немцы в панике.
С м и т. Это, должно быть, летят русские. Наши никогда не бомбили этот завод.
Д ж о н с о н. Наши тоже.
Н а т а ш а. Господин Жижка… Товарищ Пашич… Наши!.. Слышу по звуку… Смотрите, смотрите… Заходят… Пусть бомбят! Пусть ничего не останется от этого проклятого лагеря! Ура!..
Эсэсовский офицер выскакивает во двор к телефону:
— Алло! Не успели эвакуировать. Загнать всех пленных обратно в лагерь и уничтожить? Хайль!..
Эсэсовские офицеры и охрана, избивая пленных прикладами, кнутами, загоняют их обратно в лагерь. Крики заключенных, лай собак, вопли раненых, автоматные очереди. Падают расстрелянные. Все меньше и меньше остается живых.
Наташа, выступив вперед, кричит:
— Друзья мои! Друзья мои! Настал час! Не будем ждать смерти. Идем на них!
Призыв Наташи подхватывают заключенные. Один из них, бросаясь на немцев, кричит:
— Вперед! Итальянец Эмилио, за мной!
— Вперед!
— Не стрелять! Я американец! Вы с ума сошли. Я американец! — в исступлении кричит пожилой человек в форме американской армии и, обращаясь к человеку в берете, говорит: — Джонсон, скажите им.