«Вот и хорошо», — подумал Аксель. Ослепнуть — это было бы восхитительно. У Линды появилась бы отличная возможность оправдаться: мало ли что померещилось Акселю, человеку с плохим зрением? Слепому.
Наверное, слепого можно долго обманывать. Хотя… Кто их знает, этих слепых?.. Они не полагаются на зрение, но, говорят, у них гипертрофированно развиты другие чувства — слух, например. Или обоняние. Как у собак. Хорошее обоняние значительно хуже острого глаза, но доказать что-либо в этом случае куда труднее. «Я подаю на развод, — скажет Аксель, — потому что унюхал запах ее любовника! Вонь от его поганых трусов и носков. И он провонял всю нашу квартиру своим омерзительным одеколоном! — Хорошо, — скажет судья. — Давайте проведем следственный эксперимент…»
На уровне стратосферы туристы завопили как резаные. Японка потеряла темные очки, а какой-то толстяк в клетчатой куртке, забывший включить магнитные держатели на подошвах, перевернулся вверх ногами и, судя по мучительному движению его кадыка, едва не схарчил всем на головы свой завтрак. Не медля ни секунды, Аксель отстегнулся тоже, подпрыгнул, ухватил неудачника за ногу и стянул вниз. Лифтовый стюард бросился к ним и пристегнул обоих обратно в стенд.
— Что же вы?! — укоризненно поджав губы, бросил стюард толстяку. — Вы же читали памятку по безопасности!
Клетчатый толстяк сжался и покраснел.
— Простите, пожалуйста. Я нечаянно.
На красных жирных висках выступил пот. — Я не хотел…
Аксель болезненно поморщился.
«Я все обьясню, — сказала Линда, глядя испуганными глазами. — Это не то, что ты думаешь!»
«Это не то, что я ВИЖУ?» — насмешливо сказал Аксель… Вернее, он хотел так сказать. Но губы задрожали, и он и слова выговорить не сумел. Стоял и трясся как в лихорадке. Дурак дураком.
«Вернись сегодня. Пожалуйста! — сказала Линда. — Я все тебе объясню! Обещай, что вернешься. Прошу тебя!»
«Хорошо», — согласился Аксель. После того, как прошла вечность, а Эрик Плитце, схватив одежду, прошлепал мимо него в ванную — одеться. Линда улыбнулась…
Он вспоминал теперь эту ее улыбку и пытался понять, что чувствует. И не чувствовал ничего.
— Надземная станция «Европа-3», — объявил голос робота. — Невесомость. Чтобы покинуть кабину лифта, воспользуйтесь вспомогательными тросами! Будьте внимательны: невесомость! Надземная станция «Европа-3»!
Кабину лифта тряхнуло. Туристы взвизгнули. Аксель перестегнул карабин страховочного ремня к вспомогательному тросу и двинулся вслед за другими к распахнутым дверям.
Акселю предстояло двенадцатичасовое дежурство в таможенном секторе станции. Что касается туристов, то их не пускали дальше шлюзового отсека. Пара минут, чтобы взглянуть сверху на земной шар, висящий в пустоте космоса — и затем вниз. На обратном пути туристам дозволялось слегка порезвиться: отстегнуть удерживающую раму и полетать на страховочном тросе в невесомости за пределами платформы. Любой, кто захочет, может это сделать. А хотели многие. За свои деньги люди желали испытать полный набор удовольствий в этом аттракционе.
Может быть, и Линда хотела того же? Испытать полный набор… Жизнь коротка. Даже теперь, даже в наше время. Детей у них нет. Ее работа занимает всего два часа в день. А он вечно торчит на своих дежурствах…
Аксель не успел додумать очередную, оправдывающую Линду, мысль: Акимов ждал его на выходе и окликнул, как только увидел.
— Нас вызывают на десятый пирс. И прислали какую-то дамочку из института биологии — Джемма или как ее там… Она уже в шлюпке. Давай, двигай булками пошустрее!
— Будем последовательны, — сказал Акимов. — Судя по всему, именно эта скотина стерла бортовой журнал.
Воскресший с помощью «Лазаря-17» покойник — Виктор Пайнс — ухмыльнулся. Ткани его тела согрелись настолько, что он даже слегка порозовел, хотя тепло не во всем шло ему на пользу: верхний слой эпидермиса начал потихоньку разрушаться, кожа заблестела, осклизла, голова кое-где покрылась мокнущими желтушными пятнами. Акселя затошнило при виде гноя, вспенившегося на губах Виктора Пайнса. Он судорожно сглотнул и отвернулся, стараясь не смотреть в его сторону.
Для Акимова мертвый биолог значил не больше, чем подопытная лягушка, распятая на столе препаратора — с распахнутым влажным нутром и лапками, дергающимися под воздействием тока — он его не впечатлял.