— Ой! Дедушка, напугал…
— Любопытный способ отметить день вознесения…
— День заглота.
— Ну… Можно сказать и так.
Мне не хотелось спорить. Мне хотелось в нашу бухту. Или… Наверняка тут есть пустые дома. Ведь последний же день! Завтра нас не будут уже интересовать все эти глупости. Но завтра — это завтра. А сегодня…
— Никто… Никто не хочет меня выслушать. Все маршируют стройными рядами. Прямо в космическую глотку.
Ему было плохо. Невозможно оставить человека в таком состоянии. Ох, Сирс Великий…
— Молодые люди, — воодушевлённо закаркал старичок, заметив наши колебания, — поговорите со мной. Хотя бы в последний день… Я знаю тут неподалёку очень уютный ресторанчик. Жаркое по занзибарски, печень антилопы…
Что-то в этом было…
— Да, — лукаво улыбнулась мне Майка, — не подкрепиться ли нам перед визитом в бухту…
И я почти полюбил этого странного старичка.
Жаркое по занзибарски оказалось всего лишь мясом с картошкой, правда подавали его в специальных глиняных горшочках, печень антилопы в меню и вовсе отсутствовала. Но майкино плечо касалось моего, и её милые лукавые глаза…
— Заря Нового Мира… — каркал старичок. — Исполнение Вековой Мечты Человечества…
— Раньше было лучше? — усмехнулась Майка.
— Раньше… Да… Но мы бы и сами разобрались со своими проблемами…
Я вспомнил драки в заброшенном парке. Некоторые подробности покаянных речей нашего мэра. Толстую харю полицейского полковника. Он сейчас на пляже работает. Спасателем. Очень хорошо плавает, оказалось. Спас недавно двух маленьких девочек…
— Сами, — проворчал я, — сами бы разобрались… Особенно — с боеголовками.
— А вы знаете, молодые люди, сколько людей уже вознеслось?
— 127 миллионов 326 тысяч 647, — отбарабанил я. Об этом регулярно сообщали в новостях.
— Вот то-то и оно, — энергично взмахнул сухонькой ручкой наш собеседник.
Жаркое он запивал коньяком, поэтому, по ходу беседы, оживлялся всё больше и больше. Нам с Майкой вполне хватало компота. И тех взглядов, которые мы друг на друга бросали. А завтра утром…
— Но ведь это же Вознесение! — с жаром возразила Майка. — Мы поднимемся на новую ступень…
— В желудок космического питона.
— Неправда! Возносятся только люди. Если бы ему нужно было наше мясо — чем хуже свиньи, коровы, слоны…
— Ну… Некоторые берут с собой любимых собачек… Нет, нет! — энергично взмахнул руками старичок. — Я понимаю, что вы хотели сказать. Конечно, дело не в мясе. Ему нужны наши нейроны, или там электромагнитные поля, генерируемые человеческим мозгом… Точно, конечно, никто не знает…
— Вот именно, — согласился я.
— Эх, — вздохнул он. — Мне бы тоже хотелось верить, что я превращусь в хорошенькую куколку, а потом — в прекрасную космическую бабочку. Только, боюсь…
— Завтра узнаем, — отрезал я.
Майка что-то помрачнела, да и мне этот разговор перестал нравиться. Старичок, однако, продолжал говорить. Про цветы, приманивающие пчёл запахом и яркими красками. Про росянку, жрущую бедных мух. Про рай, ад и астральное тело… Речь его становились всё менее понятной, голова клонилась всё ниже, и, наконец, утвердилась на деревянной поверхности стола. Я едва успел отодвинуть стакан и тарелку.
— Ему плохо? — всполошилась Майка.
— Ему хорошо, — ответил я. — Но, правда, нужно бы…
— Опять нализался, — констатировал подошедший официант. Пригляделся повнимательнее и выпучил глаза от удивления. — Он… Первый раз вижу… Как же он возноситься-то будет?
— Завтра увидим, — меланхолично ответил я. — Может ему дадут отсрочку. Может протрезвеет к утру.
— Никогда о таком не слышал.
— Мы тоже.
— А… — Парень растерянно глянул на нас. — Вы тоже…
— Тоже, тоже, — проворчал я. — Но надо бы его где-нибудь устроить…
— Да, — Официант вспомнил о своих обязанностях. — Давайте отведём его наверх, там есть свободные комнаты…
Я с готовностью поднялся. Весу в нашем новом знакомом не было никакого, и мы вдвоём легко подняли его на второй этаж и уложили на широкую кровать в довольно уютной комнатке. При виде этой кровать у меня в голове мелькнула очень интересная мысль.
— Так у вас есть и ещё свободные комнаты?
А кто сказал, что в бухтах не бывает двухспальных кроватей?
— А говорил — бухта… — Майка лениво потянулась. — Никакой романтики…
— Это самая прекрасная на свете бухта. И корабль нашей любви…