— Корабль… Старая колченогая кровать.
— А какой был шторм! Корабль чуть не перевернулся…
— Дурак!
Наша одежда и смятое одеяло валялись на ковре. А я смотрел на Майку. Она была прекрасна. Вся. От чуть вьющихся тёмных волос до стройных загорелых ног. Только живот пересекал длинный изогнутый шрам. Лет пять назад её пырнули ножом. Не занзибарцы даже — просто отнимали буханку хлеба. О косметических швах тогда никто и не слыхивал. Как сумели — зашили. Что было — вкололи. Посоветовали надеяться на организм. Организм оказался крепким. Собственно, ей тогда очень повезло. Но шрам этом Майка не любит. Поймала мой взгляд и сразу нахмурилась.
— Отвернись. Где одеяло?
— «Одеяло убежало, улетела простыня…»
— Перестань.
— Ну, не дуйся…
— Да нет, просто я думаю…
— О мулатах?
— Перестань. О том старике.
— О старике? Извращенка!
— Перестань. Он говорил…
— Старый дурак!
— Но ведь это может быть и правдой?
— Да всё может быть правдой. А в нашу кровать может упасть метеорит — говорят, такие случаи бывали…
— Значит…
— Да ничего это не значит. Нормальный парень и нормальная девушка, ложась в кровать, думают о чём угодно, только не о метеоритах…
— Уж ты-то точно!
— А что в этом плохого?
— Ничего.
Майка задумчиво посмотрела на потолок. Потом на меня. Потом на свой шрам.
— Знаешь, — сказала она вдруг очень серьёзно, — если бы не Сирс, всё бы и кончилось четыре года назад.
— Ну… да. Здесь был бы только радиоактивный пепел. Но…
— Значит мы должны…
— Что должны? Кому?
— Сирсу.
— Ну… Если смотреть на это так… Но, не очень-то я верю, что он спас нас только для того чтобы просто сожрать. Так не бывает.
— Почему? Может он не может иначе? Может быть наши души нужны ему, чтобы спасать остальных?
— А может ему нужны помощники? Бестелесные духи.
— Ангелы.
— А что? Представляешь, мы с тобой…
— Да… Он подарил нам четыре года. Четыре года мы жили как люди. Как никогда не жили люди…
— Меня приставят ангелом-хранителем к той мороженщице. А тебя — к старичку-диссиденту.
— Это было бы не так плохо, — слабо улыбнулась Майка. — Милый… Иди ко мне.
И мы любили друг друга так, будто это было в последний раз. Только вот, оно и впрямь было в последний раз…
Утром в нашу дверь вежливо постучали.
— Подъём, небожители! Проспите Возвышение!
— А! — вскинулась Майка. — Проспали! Опоздали!
— Его проспишь…
Быстро одевшись и не совсем ещё проснувшись, спустились на первый этаж. Глотнули сладкий и очень крепкий кофе. Лениво поковыряли яичницу с луком и колбасой. Быстро, однако, вошли во вкус. Почему-то мы были зверски голодны.
Вскоре к нашей трапезе присоединился и старичок. Выглядел он помятым и больше налегал на кофе и апельсиновый сок. Так что почти всю яичницу съели мы. Последняя, однако, яичница! С обеда — переходим на амброзию.
По краям площади теснился народ. Вознесение — это всегда праздник. Играл оркестр, и летели в небо сиреневые шарики. Шарики символизировали наши души.
«Спасите наши души!
Наш крик все глуше, глуше…
И ужас режет души
Напополам…»
Да… Эти досирсовые поэты такого насочиняют… Они жили в жестоком и глупом мире. Мы живём в эпоху сиреневого счастья. Люди перед нами расступаются. Мы идём возноситься! Что бы там ни болтали старички-алкоголики… Мы идём возноситься!
В центре площади стоял столик. В центре столика лежало вогнутое зеркало — чаша Сирса. Больше, конечно, походит на блюдце. Но блюдце — не звучит. Тогда уж — тарелка Сирса. Кастрюля Сирса… Святой Грааль — вот что более соответствует ситуации. И мы выпьем из него. Выпьем то, что там будет. Майка права.
Мы сели за столик. Старичок примостился слева от меня. Один стул, однако, оставался пустым. Кто подойдёт? Подошла молодая пара. Чуть старше нас с Майкой. Сияния над ними не было ни на грош. Но, если подошли, значит им это очень надо? И не в автографе же дело? Стул, однако, один. А их двое. И с ними ещё… Сирс Великий. Над пятилетней девочкой полыхал ярко-сиреневый вихрь… Возносилась, стало быть, она.
Нет, такие случаи, конечно, бывали. Неисповедимы пути Сирса. Мы с Майкой. Старый алкоголик с идеологическим уклоном, теперь вот ещё пятилетний ребёнок…
— Садись, Танечка, садись, — засуетилась мамаша.
— А вы… — Девочка смотрела на родителей. — Вы скоро прилетите ко мне на облака?
— Скоро, милая, скоро.
— Через два дня?
— Да… Наверное… Мы постараемся…