Детишек выстроили к стенке и большой толстый дядя у них на глазах вдрызг растоптал пластмассовый самосвал. Дядя ушёл из кадра, малыши удивлённо посмотрели друг на друга и — догадались!
Принялись крушить, топтать свои игрушки. С упоением! В наижутчайшей сцене русая девчушка оскалясь терзала волосы из своей куклы. Даже вампирских клыков не надо, чтоб так перепугала.
Очень полезный, нравственно, фильм пояснял взрослым — не делайте детей свидетелями сцен насилия.
При съёмках никто не пострадал, в виде бонуса — произведена целая група латентных социопатов.
Конечно, 30 лет спустя серийный убийца и не вспомнит как он, мальчонка в шортиках, снимался в очень нужной воспитательной киноленте. Он будет убивать просто… сам не зная почему.
Мы топчем грубыми калошами нежнейшие бабочки душ детей, поэтов, своих личных… Ну вот такие мы! Человеколюбы и доброхоты, просто мы ещё и предусмотрительные, а порой приходится и убивать кого-то из чистой предосторожности, чтобы пай свой сохранить и преумножить, максимально.
А пацанёнок всё ревел не затихая, а фонарики неспешно проплывали над тёмным тротуаром.
Я пытаюсь что-то доказать? Разжалобить кого-то? Да Боже упаси! Я шизик, но не идиот: 80 000 за одну минуту в Хиросиме, от 500 000 до 1 100 000 за одну неделю в Руанде. И списку нет конца…
Мы идём правильным путём, товарищи! Исполним же предначертания! Да здравствует (..сюда идёт любая вставка…)
Просто я уже устал от этих правильных путей. Тем более, что следуя заветам стоика-Армена (ещё даже до знакомства с ним) я гнал свою машину (двуногая + 2 верхних конечности) по полной, добивал до ручки не сачкуя. Теперь расплачиваюсь слюнявым сентиментализмом и… ну неважно.
Сделано немало, следует отметить. Хоть многое осталось незавершённым. Но я хотя бы пытался! Честное слово.
Ну всё, служивый, бери шинель — пошли домой.
Да, да. Ну, просто на минутку. Ты только мне скажи — вот это кто сказал:
"Он кайф и в умирании ловил!"? Что значит — никто? Всегда найдётся кому сказать. Хотя строчка так себе, и философски неподкованна. Смерть — необоснованное измышление, отсутствует начисто, как и время.
Даже с головой продетой в дырку гильотины, ты всего лишь на грани перехода в другую ситуацию в бессвязном наборе их, где бригадир Мыкола Хижняк поднимет шнурку на ещё один ряд и заорёт вдоль захватки: "Гоним! Гоним!", и каменщики зашевелятся к своим лопатам в ящиках с раствором между поддонов с кирпичом, и ты начнёшь вести кладку своей части в общей стене, или стоять под водопадом летнего ливня, а мимо, раздвигая пелену струй промыто-красными боками, прогромыхает осторожный вагон вдоль потока взамен рельсов его пути, что журчит и пенится до маточин колёс, она конечно не придёт в такую непогоду, и замершая гладь вечернего залива отзеркаливает непривычно близким эхом голоса друзей, и струнный бой "восьмёрку" гитары у костра на речном песке, конечно не придёт, ждать бесполезно, но пусть пройдёт ещё один трамвай, и так и так промок уж глубже самой последней нитки, и Пётр Лысун уныло провопит в ответ Мыколе: "Чё? Опять вперёд?" и шмякнет на свою часть кладки пару лопат цементного раствора.
Ситуаций не счесть и не угадаешь в которую, при наличии отсутствия времени, ты угодишь.
Вот и сижу тут на блокадном полустанке уже чужих мне времени и мира, что не безумный, нет!
(Ты извини, брат, переборщил я ради красного словца, а ты нормальный, мир как мир. Без обид, лады?)
— Гражданин товарищ начальник дежурный! А мой когда на посадку подадут? Ась? Как только, так сразу? Ну вот спасибочки…