— Тогда вам до батька. Проходьте.
Полутемная прихожая, поскрипывающая паркетом, высокие двери. Стучит пальчиком:
— Батько, до вас.
Ослепленный солнечными окнами, здороваюсь, не вижу с кем; с полосатой пижамой за письменным столом среди книжных шкафов.
— Что вы хотели? — спрашивает.
— Во-первых, прощения за бесцеремонность. Я к вам… Да не к вам, собственно. К самой украинской литературе, можно сказать. Дом Михаила Афанасьевича Булгакова ищу, с ног сбился.
Полосатый сдвигает на лоб очки, поднимается из-за стола, приглашает пройти.
— Вы кто, собственно, если не секрет?
— Просто читатель, проездом.
— Просто читатель, просто проездом. Ну что ж, понимаю. Такое впечатление «Белая гвардия» произвела. Недавно перечитал как раз. В романе — Алексеевский спуск. Такого нет в Киеве, есть Андреевский. У кого бы уточнить? Некрасов, говорите, отсутствует. Ушакова, Николая Николаевича, тоже нет — на даче, наверное. Он в этом доме живет тоже. Попробуем позвонить.
Листает телефонную книжку, сам с собой, вроде:
— M-да, расслоилось монолитное общество наше…
— Знаете, — говорю, сообразив, — не стоит звонить. Похоже, вы правы.
Спасибо тебе, полосатый! Твой Андреевский и оказался Алексеевским Турбиных. За нос не водил, голову не морочил. В один миг объявился своей булыжной мостовой, постаревшими воротами, калиточками, флигелями, заворачивающими куда-то, словно с глаз долой, и все в гору, в гору. Так, все так. Вот и дом № 13 — двухэтажный! И балкон над парадной — это же приемная Алексея Турбина! И прогал между тринадцатым и соседним домом — сюда Николка браунинг спускал! Ну конечно!
Выскакиваю из машины, вхожу в калитку: покатый дворик под крутейшей горой, застекленная верандочка над лестницей в полуподвал — вход в квартиру Василисы! Домовладельца, «буржуя, и несимпатичного»! Никаких сомнений!
Женщина с ребенком в тенечке смотрит на меня, обалдевшего:
— Никак, писатель будете? — спрашивает. — Уже приходил один. К дочери домовладельца. Вот и вам бы повидать ее. Все про всех помнит. К сожаленью, они на даче теперь.
— А далеко ли? — спрашиваю.
— Место Дубки называется. На Остре. Километров полтораста отсюда. Да ведь не найти: палаточный городок в лесу. Разве что — по номеру машины. У них голубой «Москвич».
Не долго думая, на том же такси я — туда.
Примчался и скис: необъятные заросли! Как здесь искать? Иголку в сене!
Но язык — до Киева, а на ловца — и зверь. И десяти метров не проехали по лесной дороге, вижу: вжатый в кусты «Москвич» с заветным номером!!! Выскакиваю — мне мяч под ноги, за ним мальчонка в трусах.
— Хлопец! Где тут хозяева этого драндулета?
И я — на лужайке высокого берега, у воинской палатки, как на седьмом небе. Вкопанный стол, гамак, рукомойник на стволе дерева. Молодайка на корточках кастрюлю чистит ко мне спиной. Кашлянул — встрепенулась, Ренуаром писанная!
— Простите, — говорю, — что без стука.
Вскинула глазищи, обалдеть, какие! Поднялась.
— Мне Кончаковскую Инну Васильевну повидать бы.
— Мама, — кричит, — к тебе!
Из-за деревьев откуда-то выступает высокий, прямой, седой, а за ним, утицей ковыляя, тяжелоногая, остроглазая, не иначе как сама Инна Васильевна. (О нем скажет потом — «мой султан».)
— С кем имею честь? — спрашивает.
Представляюсь со всеми своими поисковыми мытарствами. Инна Васильевна смеется, удивленная.
— Ну, в таком случае, прошу к столу. Ирочка, поставь чайник.
— Нет-нет, спасибо. Меня ждет такси. В моем распоряжении полчаса.
И мы все за столом. За столом и та, которая… Передо мной на столе руки ее. Они, каюсь, отвлекают меня. Мне уже не до Булгакова.
Но словоохотливая Инна Васильевна уже «в седле».
— О самом Михаиле Афанасьевиче я мало что имею сообщить. В пору его студенчества девчонкой была. С булгаковским молодняком дружила — Лелей, Колей, Ваней. А старшие — Миша, Надя, Вера, Варя — женихались уже.
Инна Васильевна помолчала, и вдруг:
— Нет! — говорит, покрывается красными пятнами, — нет, не могу о своей претензии к Мише умолчать. Наши отношения с Булгаковыми — и не только с Афанасием Ивановичем, Варварой Михайловной, но и с Мишей — никак не предвещали такой карикатуры на нас, то есть на папу. Такого, можно сказать, пасквиля…
Я обомлел: свят-свят-свят! неужто же?! ну, да: Васильевна — дочь Василисы!!! «Буржуя и несимпатичного».