Несмотря на все нетерпение, прокурор принужден был признать эти соображения опытного сыщика правильными и отложить арест Штирнера до утра.
— Но я думаю, — продолжал Кранц, — что там, может быть, придется отложить и еще на один день…
— Этого недоставало! — воскликнул сухой старик в очках, министр внутренних дел, лично прибывший в комитет.
Кранц поднял брови.
— Что делать, ваше высокопревосходительство, я уже изволил докладывать, что надо обдумать каждый шаг, буквально каждый шаг. Мы должны хорошо знать все расположение дома Эльзы Глюк, все входы и выходы, точно знать комнату, где помещается Штирнер, и прочее. Надо собрать эти сведения, а на это потребуется время.
Все вновь приуныли.
Вдруг начальник полиции ударил ладонью себя по лбу:
— Позвольте! Я, кажется, нашел выход. Поистине сама судьба благоприятствует нам! Только на днях я зачислил в мою канцелярию одного молодого человека — Рудольфа Готлиба; известна вам эта фамилия?
— Еще бы! Неудавшийся наследник. Племянник покойного банкира!
— Вот вам проводник, Кранц, — улыбаясь, сказал начальник полиции. — Лучшего не найти. Он на правах будущего наследника изучил весь дом сверху донизу. К Штирнеру питает самое искреннее чувство ненависти. Словом, человек вполне подходящий.
— Отлично, но где его достать?
— Нет ничего легче! — Начальник полиции позвонил по телефону и отдал распоряжение.
Не прошло часа, как заспанный Рудольф Готлиб сошел в подвал, где заседал комитет.
Сонливость Рудольфа прошла сразу, когда он узнал, зачем его вызвали. У него загорелись глаза. Сжимая кулаки, Готлиб воскликнул:
— Теперь я посчитаюсь с вами, господин Штирнер!
Начальник полиции сиял.
— Господин начальник, — обратился к нему Рудольф, — убедительно прошу вас не отказать в одной покорнейшей просьбе!
— В чем дело, мой друг?
— Разрешите мне собственноручно убить эту гадину!
— Ну как же так, без следствия и суда? — замялся министр юстиции. — Ведь у нас пока нет прямых улик.
— А знаете, господа, — вдруг вмешался в разговор прокурор, — молодой человек прав. Дело слишком серьезное, чтобы играть в правосудие. Что все это проделал Штирнер, едва ли кто из нас сомневается. Кранц прав, говоря, что мы имеем дело не с обычным преступником. Значит, к нему должны быть применены необычные меры. Этого требует охрана государства и граждан. Если мы будем возиться со Штирнером, я не уверен, что во время суда над ним он не заставит меня вместо обвинительной речи целоваться с ним и предложить ему папироску. Когда на карте стоит судьба страны, — а это так и есть, — с нашей стороны было бы прямо преступно рисковать и, быть может, выпустить врага из рук во имя соблюдения формальностей. И потом… гм… мы в своем кругу… Разве Штирнер не может быть убит при попытке к бегству? Как ни осуждают такой способ, по существу, в нем нет даже обмана, потому что какой же преступник не желает избежать наказания и не воспользуется всяким случаем к бегству? Таким образом, мы одним ударом отделаемся от врага.
— Совершенно верно! — отозвался начальник полиции. — Кто попирает законы общества и государства, тот вне закона!
— Вы метко стреляете, Готлиб? — спросил Кранц.
— Пуля в пулю, весь заряд.
— Ну что ж, в добрый час! — сказал начальник полиции.
До наступления утра обсуждался план нападения. Было решено идти только четверым: Рудольфу Готлибу, Кранцу и двум надежным агентам полиции. Эти двое брались как резерв.
— Чем меньше, тем лучше, — говорил Кранц.
В девять часов утра отряд был в сборе, вооружен парабеллумами, снабжен точными инструкциями.
— В добрый час! — еще раз сказал начальник полиции.
Отряд благополучно проник в банк, поднялся во второй этаж и, руководимый Рудольфом, направился к кабинету. Встречавшимся лакеям тихо, но повелительно приказывали стоять на месте.
Кабинет был пуст. Один из агентов стал у входной двери, другой — у двери, смежной с комнатой Штирнера, а Рудольф в сопровождении Кранца приоткрыл дверь таинственной комнаты Штирнера и бегло осмотрел ее. Комната была почти лишена мебели. Кровать с тумбочкой, небольшой шкаф и туалетный столик составляли всю обстановку. Половина комнаты была отгорожена дубовой, довольно массивной перегородкой. Штирнер сидел у зеркала за туалетным столиком и брился. На весь этот осмотр потребовалось не больше нескольких минут. Штирнер еще не успел повернуть головы на шум открываемой двери, как две собаки Штирнера бросились на Рудольфа прежде чем он успел вынуть револьвер. В то же время Штирнер, сидевший задом к двери, увидал Рудольфа в отражении зеркала и, вскочив со стула, в два прыжка был у перегородки, открыл дверь и скрылся за нею. Рудольф и Кранц, отбиваясь от собак, — им дана была инструкция стрелять только по Штирнеру, чтобы не поднимать раньше времени шума, — бросились к перегородке и стали стучать.
— Откройте, Штирнер! — кричал Готлиб. — Откройте, чего вы испугались?
Дверь открылась назад так неожиданно, что Рудольф, напиравший на нее, споткнулся.
— Осторожнее, не упадите! — спокойно сказал Штирнер. — Куш, Фальк! Куш, Бич!
Собаки покорно улеглись, положив морды на протянутые лапы, но продолжая внимательно следить глазами за посетителями.
— Я к вашим услугам, господин Рудольф Готлиб! — сказал Штирнер, усаживаясь опять за туалетный столик.
Рудольф Готлиб положил на этот же столик револьвер, взял кисточку и стал намыливать шею и щеки Штирнера.
Потом Рудольф взял бритву и начал ею брить.
Штирнер откинул голову назад, и Рудольф внимательно и осторожно брил горло.
— Немного беспокоит, Готлиб… Поточите бритву!
Рудольф направил бритву на ремне и продолжал брить.
Кранц стоял возле как на часах.
— Благодарю вас, Готлиб. Вы прекрасно бреете. У вас талант, и я советую вам не зарывать его в землю. Открывайте парикмахерскую. Вы? — вопросительно обратился Штирнер к Кранцу.
— Кранц! Иоганн Кранц! К вашим услугам! — вдруг ожил Кранц. И, бросив револьвер, схватил платяную щетку и начал чистить платье Штирнера.
— Благодарю вас, вот вам за труды! — и Штирнер дал им по мелкой монете.
Они униженно раскланялись и пошли к двери. Выйдя из дома, все они разошлись в разные стороны. Агенты пропали без вести.
Кранц явился в тюрьму и потребовал, чтобы его засадили в одиночную камеру. Начальник тюрьмы принял это за шутку, но Кранц весь покраснел от гнева и затопал ногами.
— Я имею распоряжение от самого министра арестовывать всех, кого найду нужным, и прошу не рассуждать! Вы не смеете не доверять словам служебного лица!
Начальник тюрьмы пожал плечами и отдал распоряжение. Кранца увели и заперли. Начальник тюрьмы справился по телефону, но получил ответ, что никто не давал приказания арестовывать Кранца, что, наоборот, его очень ждут в комитете. Кранц, однако, категорически отказался выходить из тюрьмы.
— Если вы попытаетесь вывести меня силой, я буду стрелять! — угрожающе кричал он. — Меня сам Кранц засадил, сам Кранц только и может выпустить!
Начальник тюрьмы махнул рукой.
— С ума спятил или напился!
Так как Кранц никогда не расставался с оружием, то было опасно применять к нему силу.
— Черт с ним, пусть сидит!
И Кранц сидел, наблюдая из дверного волчка за часовым в коридоре.
— Ты что плохо смотришь? — кричал он часовому. — Разве можно надолго останавливаться в одном конце? Службы не знаешь? Иди сюда, проверь замок, чтобы я не убежал.
Кранц, очевидно, составлял исключение из правила, о котором говорил прокурор: Кранц не обнаруживал никаких попыток к бегству.
Из всех участников неудавшегося нападения в комитет вернулся только один Рудольф Готлиб! Но от него трудно было добиться толку. Он был растерян и мрачен.
На все вопросы, нетерпеливо задававшиеся ему членами комитета, он отвечал какой-то несуразицей.