Здесь кардинал перебил монотонную настойчивость чтеца:
— Если Нам не изменяет память, вы живописали это чудо?
Эль Греко утвердительно кивнул.
— Внимание Вашего Высокопреосвященства к моим картинам для меня высокая честь.
Ниньо де Гевара тихо повторил слова из повествования о чуде: «Благочестивое смятение и священный трепет охватили собравшихся…», затем добавил, уже от себя:
— Однако на вашей картине Мы не находим ни благочестивого смятения, ни священного трепета. Наверху вы рисуете разверзшиеся небеса, внизу размещаете святых среди людей, причем на лицах у ваших грандов нельзя найти ни малейших следов даже простого удивления.
Ноготь Эль Греко перестал царапать холст, вместо ответа он провел первый штрих. Быстрая дуга схватила глаза Великого Инквизитора, скрытый, отдаленный покамест вопрос в постанове головы, во взгляде искоса. Потом Эль Греко заговорил — а его грифель скрипел и потрескивал в такт словам — заговорил из-за мольберта, открывавшего взору лишь его правый, прищуренный ради остроты зрения глаз.
— Ваше Высокопреосвященство, чудо не вызывает у меня удивления, у Бога все возможно, как учит нас Святая церковь, явись здесь, перед нами, ангел, который начал бы водить моим грифелем, меня и тогда не охватило бы благочестивое смятение…
— И священный трепет тоже нет?
Голос Ниньо де Гевары, казалось, охватывает скрытую плоскость картины, лишь Эль Греко остался там, где он был, и отвечал так:
— Ангелы суть добрые духи, они не должны нас пугать.
В ответ Великий Инквизитор, тихим голосом, словно размышляя над сказанным:
— Но ведь ангелы неизменно возглашают: «Не бойтесь».
Эль Греко наколол грифелем место для глаз, и таким же острым оказался и его ответ:
— Это глубинное требование Евангелия, которое само по себе является благой вестью, это вечный призыв небес: «Не бойтесь».
Тогда Великий Инквизитор спросил, словно ждал совета:
— А как же тогда быть со страхом Божьим, который есть начало всей мудрости?
Эль Греко, столь же безобидным тоном:
— Именно начало мудрости, нижняя ее ступень.
— А остальные ступени?
Эль Греко встал, развел наподобие щипцов большой и указательный пальцы, словно желая измерить голову кардинала, и лишь после этого ответил:
— Остальные ступени суть свобода, радость и любовь.
Кардинал подал знак капеллану и тот вышел.
— Тогда последний вопрос, господин Доменикос Теотокопули, — он взял со стола водяные часы и подержал их на свету, — один вопрос: на какой ступени находитесь вы… — голос вопрошающего становился все отдаленнее и беззвучней, — пребываете ли вы у начала мудрости или успели подняться выше? — И, поскольку Эль Греко не отвечал, повторил кратко и, можно сказать, утомленно: — Вы ведь не боитесь?
Лоб Эль Греко чуть поник, широкие верхние веки, грозившие совсем закрыть глаза, делали его лицо старым и усталым, хоть и было ему всего пятьдесят лет. Он лишь коротко помотал головой и подошел к своему ящику с красками. Когда он бросил на палитру мазок кармина и потом мазок киновари, кардинал снова заговорил:
— Красный цвет? Но Мы ведь облачены в фиолетовый цвет, как и положено перед адвентом.
— Вашу шапочку и Ваш омофор я напишу красным, Ваше Высокопреосвященство, пурпурно красным, лицо Ваше — бледным, ворот и стихарь — белым, а фон — темным, как повелел мне Господь ради истины.
Вот тут Ниньо де Гевара был и в самом деле удивлен и даже возвысил голос:
— Господь повелевает цветом?
Эль Греко повторил свои слова и подтвердил:
— Да, Ваше Высокопреосвященство, ради истины.
— С какой же истиной вы сообразуетесь, когда заменяете фиолетовый цвет на красный, а светлый фон — на темный?
— С той самой, которую возвестил Господь, с той, что светит от восхода солнца до заката, и открывает глубокое и сокровенное, и знает, что таится во мраке.
Кардинал бросил взгляд на его напряженно повисшие руки и промолвил:
— Черное и красное — что же это открывает?
Теперь Эль Греко целиком вышел из-за мольберта, и голос его не дрожал, хоть и был очень тих:
— Огонь среди ночи.
Великий Инквизитор чуть заметно склонил голову, все его движения были медлительны и почти незаметны, как новые проявления его неподвижности, и поглядел на Эль Греко снизу вверх.
— Вы подразумеваете своей картиной Святую церковь?
Эль Греко кивнул, но теперь его охватила дрожь, и он кивнул снова и взмолился, чтобы присутствие духа его не покинуло, чтобы этот кивок не возвестил о его предательстве, затем продолжал с прежней дрожью: