Лейтенант рассматривал их поодиночке, руководствуясь списком, который держал перед его глазами конвойный солдат со штыком, вслух зачитывая возраст и род войск, потому что форму свою пленным по большей части пришлось уступить победителям, а кое-кто просто сбросил ее из-за жары по дороге. Когда солдат зачитал: «Пако Хернандес» и еще: «53. Морская пехота», лейтенант вопросительно огляделся. Солдат со списком, быстро пошарив глазами по сторонам, указал на человека, который неспешным шагом направлялся к колодцу посреди дворика, окаймленного крестовой галереей, и лейтенант тотчас увидел: это тот, кто так странно оглядывал монастырь, а потом против воли рухнул на колени.
Пленники, сонные и до смерти усталые, стояли, привалясь к стенам галереи. Слышались лишь неторопливые шаги человека на усыпанной гравием дорожке во внутреннем дворике. По колоннам, ограждавшим крестовый ход, вились, отливая стальной синевой, вьюнки и дикий виноград, подступая к окнам коридора на верхнем этаже, медовый запах глициний тяжело и сладко висел в белой квадратной чаше каменных стен, а под сводами пахло известкой, плесенью и недавно прибывшими, потными, покрытыми пылью людьми, из которых кое-кто уже заснул, сидя на каменных плитах и привалясь к стене.
Тем временем шаги человека во внутреннем дворике вывели его к колодцу, сложенному из серого камня и выраставшему из зеленого плюща, словно чашечка цветка. На круглом оголовке колодца попарно склонялись один к другому четыре железных стержня, давая опору для колодезного ворота, и от каждого стержня вздымались к небу крылья чугунного литья, словно то склонились над колодцем два коленопреклоненных ангела, у которых из всей фигуры видимыми были только крылья.
А человек поднял железную крышку и заглянул в колодец. Движения его — так вдруг почудилось лейтенанту — напоминали движения самоубийцы, влекомого слепой силой, и лейтенант вскочил, тревожась за невосполнимую питьевую воду, бросился к ничего не подозревавшему человеку с яростным криком, чего, мол, тому запонадобилось возле колодца. Человек, к которому был адресован грубый вопрос, оторвал свое крупное лицо от созерцания и взглянул на лейтенанта, причем взглянул до того бестрепетно и равнодушно, что у молодого офицера дух захватило от ярости.
— Мне чего запонадобилось? — переспросил человек и улыбнулся. — Я просто хотел заглянуть в колодец, разве вы никогда этого не делаете, teniente дон Хуан?
Лейтенант глянул на потрескавшиеся от жары губы говорящего, гнев его улетучился, он лишь промолвил с удивлением:
— Хуан? Но ведь меня зовут вовсе не Хуан.
— Не Хуан? Ах да, верно, извините, так звали моего лейтенанта, а он погиб, верно, верно.
После этого молодой офицер, сам не понимая, с какой стати, назвал себя. Его зовут Педро, Педро Гутиерес.
— Вот как, — другой кивнул, — а меня зовут Пако.
— И вы действительно хотели просто поглядеть в колодец?
— Да. А вы этого никогда не делаете?
Задавая свой вопрос, долговязый Пако с неменьшим удивлением поглядел сверху вниз на явно не вышедшего ростом лейтенанта, а тот, коротко помотав головой, разглядывал пленника.
Лицо пленника представляло собой большой коричневый овал с глубокими отвесными складками, которые от уголков рта поднимались прямо к глазам. Закругления овала повторялись и в очертаниях глаз — они были закругленные сверху, карие и кроткие — а может, просто-напросто усталые, безразличные, отвоевавшиеся. Нос был чрезмерно длинный и тоже мягко закруглялся, и вдруг лейтенанту подумалось, что все это вместе взятое напоминает вполне определенную голову из кукольного театра времен его детства, ту самую, что он по большей части обряжал как Арлекина, но с не меньшей охотой — как главного героя. При этой мысли он сложил свои толстые губы в мимолетную задумчивую улыбку, после чего спросил:
— Вы пить хотите?
— Вообще-то я всегда хочу пить. Сейчас я готов пить даже воду, но ведь можно заглянуть в колодец и не испытывая жажды, как по-вашему, teniente дон Педро?
Лейтенант откинул и снова захлопнул железную крышку, глядя при этом в землю, точнее сказать — на изношенные до дыр башмаки пленного.
— А зачем вы перед этим, — так начал он, сдвинув кустистые брови и воззрясь на Пако, — зачем вы устроили это представление?
— Очень милостиво с вашей стороны, teniente дон Хуан, простите, дон Педро, я так плохо запоминаю новые имена и новые места, — понимаете, но все-таки… — Лицо Пако вдруг сделалось задумчивым, он явно соображал, стоит продолжать или не стоит, потом, однако, обвел взглядом крестовый ход и кивнул, словно приняв определенное решение. — По правде говоря, для меня и место здесь не новое, и представления я никакого не устраивал, когда вытаращил глаза, завидев этот фасад. Кстати, у меня к вам будет маленькая просьба, — он перевел взгляд на сложенную из песчаника лестницу, что вела наверх, — скорее даже не маленькая, а большая: отведите мне мою бывшую келью!