Лейтенант Педро водружает на конторку поднос. На подносе — все, что может понадобиться: вино, вода, хлеб, сыр и даже нож! Благодаря своему нежданному появлению нож приобретает магическую силу. Это кухонный нож, прочный и хорошо заостренный. Пако заливается краской, и лейтенант Педро думает, что краснеет он от благодарности, впрочем, он не так уж и не прав. Спасибо за все, а главное — спасибо за нож. Если только лейтенант не унесет его с собой, думает Пако. Ему приходится с усилием отводить глаза, чтобы тот ничего не заметил, — если только он не унесет его с собой, это нас здорово продвинет. Такой нож — и Пако хватает его, чтобы отрезать кусок сыра, — это новая сила в руках. Он поворачивается к лейтенанту, который сидит на койке и неподвижно смотрит прямо перед собой, подперев голову руками. Пако начинает благодарить, бормочет какие-то слова о рыцарственности и о чрезмерном великодушии. Тем временем фигура на койке как бы делает плечами отрицательное движение.
— Нет, нет, падре Консальвес, вы мне лучше вот что скажите: значит, он был ваш друг? Как странно, не правда ли, что вы сидите и едите именно там, где он… Боже мой, да это просто как в кукольном театре. «Одного утащат прочь…»
Пако перебивает его вопросом, где «погребли тело».
Лейтенант бормочет:
— Ну, конечно же, на кладбище, неужели вы так дурно о нас думаете, падре Консальвес?
Пако воздевает руку:
— Не надо говорить «падре», не надо вспоминать старые имена. «Падре» я утопил в вине в тысячах портовых кабаков, запятнал развратом в постелях блудниц — это чтоб вы знали, с кем имеете дело.
— Тем лучше для меня, — прошептал лейтенант Педро. Его чуть выпученные глаза на отечном лице метали искры — от страстности, на какое-то мгновение подумалось Пако, и это вызвало у него гнетущее чувство. Но тут он увидел, как его собеседник хлопнул ладонями себя по лицу и застыл в согбенной позе.
Пако продолжал жевать. Каждый глоток приходилось споласкивать вином, он и сам не мог бы сказать почему, но присутствие этого человека его тяготило.
— Почему вы, собственно, не сядете? — вдруг спросил лейтенант Педро.
— Ах да, — и Пако опустился на соломенный стул. — Смешно, — пробормотал он.
— Что смешно?
— Что тут есть стул, а я не сажусь.
Лейтенант Педро пожал плечами и снова погрузился в свои раздумья.
— Кто может мне поверить, что я отроду не сиживал на этом стуле? — сказал Пако и удивился собственным словам.
Лейтенант Педро рывком поднял лицо:
— То есть как? Вы, значит, мне солгали?
— Почему же?
— Вы и в самом деле священник?
— При чем тут это? — И Пако недоуменно помотал головой. Потом наконец до него дошло. — А-а-а, потому что я никогда не сидел на этом стуле? — Он засмеялся. — Нет, не сидел я по другой причине. В ту пору я тайно готовился в столпники, а потому лишь преклонял колена, либо стоял, либо лежал. Достойное упражнение, доложу я вам, но в целом — не более как блеф. Я был не менее горд своим послухом, чем вы — своей медалью. Человек всегда старается что-нибудь из себя сделать, а при этом…
— Говорите, говорите, — взывал молодой офицер.
— Ах да, ну я просто хочу сказать, что это наше усердие впоследствии преграждает путь к тому истинному, которое нас ждет.
— Истинное — это, по-вашему, что? — Лейтенант Педро весь подался вперед и с любопытством впился взглядом в лицо жующего, который только что отрезал себе очередной кусок сыра и, покачав головой, воззрился на свой нож.
— Истинное-то? — И Пако небрежно бросил нож на поднос. — Для себя лично я сделал вывод, что по большей части оно прямо противоположно тому, к чему я стремлюсь. Известно ли вам, что я намеревался реформировать не только орден кармелитов, но и всю испанскую церковь?
Пако спросил это таким тоном, словно позволил себе нескромную шутку, замаскированную под вопрос.
— Да Господи ты Боже мой, сделать это было необходимо, а вы тогда были молоды. — Лейтенант Педро обронил свои слова легко и пренебрежительно.
— Необходимо? — Пако улыбнулся, утирая рот рукавом изодранной рубахи. — Что необходимо, то все равно произойдет с нами или без нас, какое-никакое, а утешение, верно? Вот взять, к примеру, вас, дон Педро. Здесь вы осуществили коренную реформацию. И прошу вас пока ничего мне об этом не рассказывать.