— Ах так — ну да — ну понятно — но я до того устала — спать — спать — дай мне поспать…
И минуты не прошло, как Нарни услышал ее дыхание, вздымавшееся и опадавшее в спокойных, чуть закругленных движениях сна.
Он подошел поближе к невысокой ограде, за которой гора круто обрывалась вниз. В серо-зеленой мерцающей глубине лежали кусты, и побеги, и травы, растоптанные и прижатые к земле солнцем, — все равно как блевотина у черной дичи, подумал он, но тотчас испуганно призадумался над своим сравнением. Это что же такое — блевотина, лежбище кабанов? Уж коли так, тогда и солнце — свинья, свинья из света. Найдется ли кто другой, кому так же обрыдло это вечное, неумолимое сияние?.. Он усмехнулся с горечью, вообразив, как отреагировала бы на такие слова Мария Ассунта… Зато вот Плотин — он взглянул на спящую девушку — ее утомленные, словно отлитые из бронзы члены как бы погрузились в землю, ее загорелое лицо с широко расставленными, а теперь закрытыми глазами казалось неживым. Зеленая, трепещущая от нарастания жары тень каштана связывала воедино и ее лицо, и известняк, и колодезную трубу, и траву.
Нарни вздохнул, оглянулся с потерянным видом по сторонам, подошел наконец к маленькому кипарису, который увидел лишь теперь. Молодое деревцо пробивалось из каменистой расселины к свету. На нижней развилке дерева, примерно в полуметре от земли, Нарни обнаружил кусок известняка с кулак величиной. Он хотел играючи поднять его, но камень был крепко зажат между обоими стволами. Лишь теперь он понял: не зверь и не человек положили камень в эту развилку, нет, это само растущее дерево подхватило его и подняло на высоту. Узкое, с правильными чертами лицо Нарни исказила злобная усмешка: вот оно как бывает! Ни о чем не подозревающий камень вообще ничего не заметил, а когда наконец спохватился, было уже слишком поздно.
С кряхтением опустился Нарни в траву возле Ани, в тень. И вспомнил, как почти десять лет назад стоял на этом же месте, когда монтировали насос, дело было за несколько дней до того, как его призвали в армию, он уже носил форму берсальера — тридцать пять лет было тогда этому самоуверенному, безупречному, общительному мужичку, целых тридцать пять — и до ужаса наивен! Когда бы кто-нибудь уже тогда разъял его будущее как можжевеловый куст и явил взгляду эту живую картину: фигура спящей девушки, подле нее мужчина в полотняной кепке и с седыми волосами — когда бы ему объяснили: вот перед вами маркиз Нарни, который боится идти домой с ней, со своей возлюбленной, интересно, что бы он тогда ответил этому пророку?
Во рту у него все еще сохранялся вкус известковой воды, воды, которую они пьют и наверху, в замке. Вот он и снова, дым над крышами Катени суль Монте, и облако — то знамя, а то колонна над замком — старомодный, выложенный плитами очаг под гигантским темным колпаком камина, медная посуда на стенах, в подвале возле кухни — колодец, ведро которого с лязгом уходит в глубины подземелья. Он слышит, как поскрипывают балки, видит дубовый ворот, заглаженный тормозящими руками служанок, и ведро у стен цистерны, слышит, как оно звякает, — нет, он поднимает голову, это слышен дребезжащий колокол Катени. Но ведь время полуденной молитвы давно миновало?! Значит, праздник? Ну да, конечно, Вознесение Девы Марии — вечеря!.. Вот почему на улице было так много людей из Катени. Верно, патер зван в замок к обеду — у нее сегодня именины, у маркизы Марии Ассунты… Конечно же, монсеньор зван к трапезе — а может, и ее епископствующий брат пожаловал ради такого случая — может, и сама Мария Ассунта в строгой черной одежде сидит за экспрессо и рассуждает о приятии Марии на небесех. Либо отстаивает перед духовенством свой излюбленный тезис о том, что дворяне, ну и, само собой, священнослужители займут в раю места, отделенные от простого народа, «Quartieri alti»[28], как она это называет.
Взгляд Нарни, словно утомясь, то и дело соскальзывал с замка на спящую девушку. Да, маленький Антей, кипарис растет, а тебя передвигают — безвольно и бесплатно — а ты, Мария Ассунта, ты выучишь своих сыновей полнейшему самообладанию, свободному волеизъявлению истинной аристократии, божественной свободе передвижения истинно духовного человека! — но ты не знаешь — не ведаешь, Мария Ассунта, нет, Мария Ассунта, во всех твоих всевозможных корсетах ты так никогда и не узнала, например, сколько силы таится в таком медленно и тихо растущем дереве. Ты только взгляни, Мария Ассунта, вот как оно все получается… А потому отведи наконец взгляд твоих благочестивых глаз хищной птицы от этой девушки! Разве она виновата в том, что так красива? Кстати, ее зовут Аня, нашу… нашу новую бонну. Дети должны выучить немецкий язык. Аня и сама еще дитя, она умеет ладить с детьми. Ах да, совсем забыл тебе сказать: это некоторым образом наша родственница, она — приемная дочь старого Майдингера. Понятно?