* * *
Прекрасной Флоре в дар — цветы.
Помоне — сладкие плоды,
Леса — дриадам и сатирам,
Кибеле — стройная сосна,
Наядам — зыбкая волна,
И шорох трепетный — Зефирам.
Церере — тучный колос нив,
Минерве — легкий лист олив,
Трава в апреле — юной Хлоре,
Лавр благородный — Фебу в дар,
Лишь Цитере — томный жар
И сердца сладостное горе.
* * *
Мой боярышник лесной,
Ты весной
У реки расцвел студеной,
Будто сотней цепких рук
Весь вокруг
Виноградом оплетенный.
Корни полюбив твои,
Муравьи
Здесь живут гнездом веселым,
Твой обглодан ствол, но все ж
Ты даешь
В нем приют шумливым пчелам.
И в тени твоих ветвей
Соловей,
Чуть пригреет солнце мая,
Вместе с милой каждый год
Домик вьет,
Громко песни распевая.
Устлан мягко шерстью, мхом
Теплый дом,
Свитый парою прилежной.
Новый в нем растет певец,
Их птенец,
Рук моих питомец нежный.
Так живи, не увядай,
Расцветай, —
Да вовек ни гром небесный,
Ни гроза, ни дождь, ни град
Не сразят
Мой боярышник прелестный.
МОЕМУ РУЧЬЮ
Полдневным зноем утомленный,
Как я люблю, о мой ручей,
Припасть к твоей волне студеной,
Дышать прохладою твоей,
Покуда Август бережливый
Спешит собрать дары земли,
И под серпами стонут нивы,
И чья-то песнь плывет вдали.
Неистощимо свеж и молод,
Ты будешь божеством всегда
Тому, кто пьет твой бодрый холод,
Кто близ тебя пасет стада.
И в полночь на твои поляны,
Смутив весельем их покой,
Всё так же нимфы и сильваны
Сбегутся резвою толпой.
Но пусть, ручей, и в дреме краткой
Твою не вспомню я струю,
Когда, истерзан лихорадкой,
Дыханье смерти узнаю.
* * *
Как только входит бог вина,
Душа становится ясна.
Гляжу на мир, исполнясь мира,
И златом я и серебром —
Каким ни захочу добром —
Богаче Креза или Кира.
Чего желать мне? Пой, пляши, —
Вот все, что нужно для души.
Я хмелем кудри убираю,
И что мне почестей дурман!
Я громкий титул, важный сан
Пятой надменной попираю.
Нальем, друзья, пусть каждый пьет!
Прогоним скучный рой забот,
Он губит радость, жизнь и силу.
Нальем! Пускай нас валит хмель!
Поверьте, пьяным лечь в постель
Верней, чем трезвым лечь в могилу.
* * *
Большое горе — не любить,
Но горе и влюбленным быть,
И все же худшее не это.
Гораздо хуже и больней,
Когда всю душу отдал ей
И не нашел душе ответа.
Ни ум, ни сердце, ни душа
В любви не стоят ни гроша.
Как сохнет без похвал Камена,
Так все красотки наших дней:
Люби, страдай, как хочешь млей,
Но денег дай им непременно.
Пускай бы сдох он, бос и гол,
Кто первый золото нашел,
Из-за него ничто не свято.
Из-за него и мать не мать,
И сын в отца готов стрелять,
И брат войной идет на брата.
Из-за него разлад, раздор,
Из-за него и глад, и мор,
И столько слез неутолимых.
И, что печальнее всего,
Мы и умрем из-за него,
Рабы стяжательниц любимых.
* * *
Венера как-то по весне
Амура привела ко мне
(Я жил тогда анахоретом),
И вот что молвила она:
“Ронсар, возьмись-ка, старина,
Мальчишку вырастить поэтом”.
Я взял ученика в свой дом,
Я рассказал ему о том,
Как бог Меркурий, первый в мире,
Придумал лиру, дал ей строй,
Как под Киленскою горой
Он первый стал играть на лире.
И про гобой я не забыл:
Как он Минервой создан был
И в море выброшен, постылый;
Как флейту созвал Пан-старик,
Когда пред ним речной тростник
Расцвел из тела нимфы милой,
Я оживлял, как мог, рассказ,
Убогой мудрости запас
Я истощал, уча ребенка.
Но тот и слушать не хотел,
Лишь дерзко мне в глаза глядел
И надо мной смеялся звонко.
И так вскричал он наконец:
“Да ты осел, а не мудрец!
Великой я дождался чести:
Меня, меня учить он стал!
Я больше знаю, пусть я мал,
Чем ты с твоею школой вместе”.
И, увидав, что я смущен,
Ласкаясь, улыбнулся он
И сам пустился тут в рассказы
Про мать свою и про отца,
Про их размолвки без конца
И про любовные проказы.
Он мне поведал свой устав,
Утехи, тысячи забав,
Приманки, шутки и обманы,
И муку смертных и богов,
И негу сладостных оков,
И сердца горестные раны.
Я слушал — и дивился им,
И песням изменил моим,
И позабыл мою Камену,
Но я запомнил тот урок
И песню ту, что юный бог
Вложил мне в сердце, им в замену.