* * *
Ты Дю Белле чернишь: мол, важничает он,
Не ставит ни во что друзей. Опомнись, милый,
Ведь я не князь, не граф, не герцог (бог помилуй!),
Не титулован я и в сан не возведен,
И честолюбью чужд, и тем не уязвлен,
Что не отличен был ни знатностью, ни силой,
Зато мой ранг— он мой, и лишь недуг постылый,
Лишь естество мое диктует мне закон.
Чтоб сильным угодить, не стану лезть из кожи.
Низкопоклонствовать, как требуют вельможи,
Как жизнь теперь велит, — забота не моя.
Я людям не грублю, мной уважаем каждый;
Кто поклонился мне, тому отвечу дважды.
Но мне не нужен тот, кому не нужен я.
* * *
Жить надо, жить, мой Горд, — годов недолог счет!
Еще у старости не время брать уроки.
Так дорог жизни дар, и так ничтожны сроки, —
Бессилен и король замедлить их приход.
Весна изменит нам, придет зимы черед,
А зиму вновь умчат весенние потоки,
Но вечно спят в земле и вечно одиноки
Те, от кого лазурь закрыл могильный свод.
Так что ж, не быть людьми? Как рыбы жить, как звери?
Нет, выше голову! Веселью настежь двери!
Пусть боги радости царят у нас в дому!
Безумен, кто отверг надежное, земное
В расчете призрачном на бытие иное
И сам противустал желанью своему,
* * *
Пускай ты заключен всего лишь на пять лет,
Добро пожаловать, о мир благословенный!
От христианских чувств — найду ли стих нетленный
Во славу стершему следы великих бед?
Пусть бесится вражда! О, если бы в ответ
Все то, что ты сулишь, нам дал творец вселенной,
Чтоб ты гордиться мог тебя достойной сменой
И прочный, долгий мир пришел тебе вослед.
Но если с наших плеч ты снял усилий бремя,
Чтобы стяжатель мог иметь для козней время
И земли наживать, черня и грабя Честь,
Чтобы судейский плут, наглея с каждым годом,
Присвоил мира плод, взлелеянный народом, —
Тогда исчезни, мир, и грянь войною, месть!
* * *
Пришелец в Риме не увидит Рима,
И тщетно Рим искал бы в Риме он.
Остатки стен, порталов и колонн —
Вот все, чем слава римская хранима.
Во прахе спесь. А время мчится мимо,
И тот, кто миру диктовал закон,
Тысячелетьям в жертву обречен,
Сам истребил себя неумолимо.
Для Рима стать гробницей мог лишь Рим.
Рим только Римом побежден одним.
И, меж руин огромных одинок,
Лишь Тибр не молкнет.
О неверность мира! Извечно зыбкий вечность превозмог,
Незыблемый лежит в обломках сиро.
* * *
Когда мне портит кровь упрямый кредитор,
Я лишь сложу стихи — и бешенство пропало.
Когда я слышу брань вельможного нахала,
Мне любо, желчь излив, стихами дать отпор.
Когда плохой слуга мне лжет и мелет вздор,
Я вновь пишу стихи — и злости вмиг не стало;
Когда от всех забот моя душа устала,
Я черпаю в стихах и бодрость и задор.
Стихами я могу слагать хвалы свобода,
Стихами лень гоню назло моей природе,
Стихам вверяю все, что затаил в душе.
Но если от стихов мне столько пользы разной
И вносят жизнь они в мой век однообразный,
Зачем ты бросить их советуешь, Буше?
* * *
Ученым степени дает ученый свет,
Придворным землями отмеривают плату,
Дают внушительную должность адвокату,
И командирам цепь дают за блеск побед.
Чиновникам чины дают с теченьем лет,
Пеньковый шарф дают за все дела пирату,
Добычу отдают отважному солдату,
И лаврами не раз увенчан был поэт.
Зачем же ты, Жодель, тревожишь Музу плачем,
Что мы обижены, что ничего не значим?
Тогда ступай себе другой дорогой, брат:
Лишь бескорыстному служенью Муза рада.
И стыдно требовать поэзии наград,
Когда Поэзия сама себе награда.
* * *
Не ведая того, что я узнал потом —
Как может быть судьба ко мне неблагосклонна,
Я шел необщею дорогой Аполлона,
К святому движимый его святым огнем.
Но вскоре божество покинуло мой дом,
Везде докучная мешала мне препона,
И в тусклый мир, где все и гладко и законно,
Нужда ввела меня исхоженным путем.
Вот почему (Лоррен) я сбился с той дороги,
Какой идет Ронсар туда, где правят боги,
И все же, ровный путь увидев пред собой,
Без риска утомить дыханье, сердце, руки,
Я следую туда, куда в трудах и в муке
Идет он подвига неторною тропой.