«Самовар и раскаяние — вот русский девиз», — говорит Рошфор. «Смирение и пьянство, смирение и бесхарактерность, всепрощение и собственная вечная подлейшая невыдержка, даже и в делах любви»… Некрасиво! Хотя, по пристрастию сердца к России, я часто думаю, что все эти мерзкие личные пороки наши очень полезны в культурном смысле, ибо они вызывают потребность деспотизма, неравноправности и разной дисциплины, духовной и физической; эти пороки делают нас малоспособными к той буржуазно-либеральной цивилизации, которая до сих пор еще так крепко держится в Европе.
Как племя, как мораль мы гораздо ниже европейцев, но так как, и не преувеличивая (в патриотическом ослеплении) молодость нашу, все-таки надо признать, что мы хоть на один век, да моложе Европы, то и более бездарное и менее благородное племя может в известный период стать лучше в культурном отношении, чем более устаревшие, хотя и более одаренные племена… Довольно об этом!
Что я делаю? Пишу все о той же культуре. Очень слаб, хожу, но плохо, гортань этой весной хуже. В доме пока все по-старому. Александр готовится к экзамену в урядники. А я думаю о переходе в ограду, в скит или монастырь. (…)
Впервые опубликовано в кн.: Памяти К. Н. Леонтьева. СПб, 1911. С 92–99.
220. И. И. ФУДЕЛЮ. 16–17 мая 1890 г., Оптина Пустынь
(…) Моего возражения Астафьеву[804] в рукописи не посылаю, потому что еще не окончилась моя тягостная борьба; рукопись сегодня вечером будет переписана набело, и я то решаюсь с сердечной скорбью послать ее Мещерскому, то опять говорю себе: «На что это! Все прах и все суета!»[805] И в моих мнениях, видимо, никто не нуждается! Зачем я буду огорчать своим обличением этого доброго господина (Астафьева)? Если решусь послать Мещерскому, то Вы получите своевременно 2 № «Гражданина», если не пошлю, вышлю Вам (и только Вам) рукопись заказным письмом.
Не могу выразить, как мне этот год что-то грустно и тяжело. (…)
Мне очень грустно еще иногда, когда я вспоминаю, что даже и Вы с Вашей независимостью почему-то нашли нужным назвать «парадоксами» мои мнения в той статье Вашей, которую в гранках высылал мне прошлого года сюда предатель Грингмут. Что такое парадокс? Это значит мысль странная, новая, удивительная и больше ничего. Но у нас, в робкой литературе нашей, это название «парадокс» есть почти порицание; все привыкли соединять с ним представление о чем-то непростительном, причудливом, ненужном и даже почти безумном. Киреев прав, защищая меня с этой стороны. Всякая великая мысль сначала кажется толпе парадоксом. Но Вы не толпа. (…)
Публикуется по автографу (ГЛМ).
221. И. И. ФУДЕЛЮ. После 17 сентября 1890 г., Оптина Пустынь
(…) Вчера получил письмо и, не медля, отвечаю на тревожные вопросы: 1. Не поссорился ли я с Соловьевым? Ответ: не только не поссорился, но все обнимались и целовались. И даже больше он, чем я. Он все восклицал: «Ах, как я рад, что Вас вижу!» Обещал приехать ко мне зимою. Да не надеюсь: до глупости увлекается своими писаниями. Поседел! Безумие! (…)
Владимир Сергеевич сознался мне, что, хотя он находит меня «умнее Данилевского, оригинальнее Герцена и лично религиознее Достоевского», он потому до сих пор не собрался писать обо мне особой статьи, что теоретически он со мной все-таки во многом не согласен, а практического побуждения нет, потому что мои мысли не в ходу, как мысли старого славянофильства (…). «Думал сделать это по чувству справедливости и начал даже («Хотите, привезу вам начатые листы»), да побоялся оскорбить резкостью; побоялся, потому что, сами знаете, как я вас люблю. А вот дайте мне повод сами, и я найду возможность и вообще о вас поговорить». (…)
Впервые опубликовано в журнале: «Русская мысль». 1917, Ноябрь-декабрь. С. 25, 26.
222. А. А. АЛЕКСАНДРОВУ 20 сентября 1890 г., Оптина Пустынь
Милый Анатолий Александрович! Сегодня четверг, а в понедельник я возвратился к «очагам» и «пенатам» моим, развеселый оттого, что не вижу более ни паровых машин, ни конок, ни тысячей хамов, что не слышу треска пролеток по мостовой, что сплю на собственном волосяном тюфяке, а не на дьяволом изобретенном пружинном матрасе, который движется под тобой тогда, когда ты этого совсем не желаешь, и т. д., и т. д. Истратил, прожил, проездил рублей до 400 в один месяц, измучился и теперь, избавившись от «цивилизации», ежечасно восклицаю: «Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его!»
804
…возражения Астафьеву… — в связи с полемикой вокруг статьи К. Н. Леонтьева «Национальный вопрос как орудие всемирной революции» (М., 1889).
805
17 мая. Решился! Послал Мещерскому. Смягчил, как только мог и послал; заметьте, по благословению старца! Неприятно!!! (Примеч. К. Н. Леонтьева.)