Голубоватый лисий хвост
в снег заметает головешки
сгоревшего заката.
Последний уголек
бежит из дома за Хозяйкой, плачет
и коченеет на бегу
меж мной и лесом.
Белильщик с белой длинной кистью
на цыпочках заходит в хату
сквозь окошко,
чтоб стены добелить,
что начал было.
Теперь опять все тихо, точно в ухе.
Все спят.
Лишь я не сплю.
Свежепобeленные стены
совсем не стены больше — зеркала
в зеркальных рамах.
И в зеркалах кружится карлик:
«Слов не остановишь,
Нет покоя им,
Коль меня ты словишь,
Буду я твоим!»
Нож с медной ручкой дышит на столе.
Краюхой черной не наелся. А надо
его насытить! И остреньким приятелем в руке
грожу врагу я своему, что в зеркалах,
за зеркалами:
«Ну все, наглец, попался наконец!»
Бес, увидев ножик мой,
бряк на колени: ой-ой-ой!
И в зеркалах застывает мой шестипалый отец…
1958
СТАРЫЙ ЯФФО В ДОЖДЬ
Вступление
Историк Плиний говорит: «Порт с допотопных пор
Существовал». И как благословенье
Над портом, чуть сошла вода, Бог в небесах простер
Скрипичной декой радуги знаменье.
Ну, строки с первой радугой я сам присочинил:
Язычнику знак Божий не открылся;
Но Яффо поднял руку и подарок тот схватил,
И в жилистых камнях он растворился.
Потопа соль на языке. С чего бы, вот вопрос?
Ведь в Старый Яффо я приехал после.
Но плачу, как на списанной посудине — матрос
О том, что он не на море, а возле.
Лехаим, море! Плачь, матрос. Лехаим, ураган!
И волны — не Потопа ль? Чтo века им?
Словами иссеченный, я налью себе стакан
И чокнусь, хоть с дождем, крича: лехаим!
Маяк
Сквозь дождь, как ясновидящий, маяк дозор несет,
Наперечет все капли дождевые
В его луче, так Бог ведет стихам Танаха счет,
Лекарства составляя потайные.
Идут в зелено-фосфорных брезентовых плащах
По улицам созвездий Зодиака
На берег рыбаки, и мать с младенцем на руках
Им в небесах сопутствует средь мрака.
Где Андромеда нежная Персея дождалась,
К морской скале прикована цепями,
Там провожает рыбаков, за каждого молясь,
Мать юная с младенцем и цветами.
Благословенье рыбакам я за шлю за окоем,
Где, мрежи огневые простирая,
Плывут они, и буря бьет серебряным хвостом,
Тарсис и Ниневию поминая.
Гребни волн
Кораллы на кораллах, род на роде, на плечах,
До основанья стен, до дна, до лона.
И гребни волн срываются, взметая водный прах,
И рушатся стеной Иерихона.
А на горе, где солнце в клетке ливня золотой,
Сапожками блистаючи в азарте,
Стоит среди солдат, разбитых маршалом Чумой,
Священный коротышка Бонапарте.
Они к нему, как рыбы — на песок, впадая в транс,
Бросаются в бреду и салютуют.
Один солдат, беспалый, тянет руку: Vive la France!
Другие ножки карлика целуют.
И вот уже, как маков цвет, пятно на сапоге:
Смерть кожу до кости процеловала.
Знать не хотел, Наполеон, ты о таком враге,
Но все предвидел с самого начала.
Сокровища на базаре
Тут — сабля из Бомбея, Саладин грозит с коня,
Там — девственности пояс из Багдада,
Пол-Афродиты смотрит с подозреньем на меня.
История любой бирюльке рада.
С атласною подкладочкой цилиндр. Вот-те на!
В цилиндре этом рыжий спит котяра.
Вы, серьги, — две слезы Прекрасной Дамы, где ж Она?
Одним глазком бы глянуть! Вдруг мы — пара?
Вот шкаф времен Людовика Шестнадцатого, вот
Какие-то фламандцы безымянные,
Вопросы принца датского тот череп задает
Под яффских волн стенанья постоянные.