В этот раз исследования Харлана были посвящены «периэйцам» — самым богатым и влиятельным гражданам города, которые заправляли в нём всеми делами, однако сами предпочитали жить в своих загородных имениях — вдали от городского шума и суеты.
482-е было отнюдь не единственным Столетием с резкими контрастами бедности и богатства. Социологи объясняли это явление при помощи специального уравнения. Хотя Харлан и не владел Социальной математикой, ему было известно, что 482-е находится на самой грани допустимого. Социологи морщились, важно покачивали головами и жаловались, что если новые Изменения не улучшат положения дел, то потребуются самые «тщательные Наблюдения».
Хотя Вечные на словах ратовали за социальную справедливость, им казался привлекательным праздный и утонченный образ жизни привилегированного сословия, которое — в лучшую свою пору — покровительствовало искусствам и наукам и всегда обладало такими прекрасными и изысканными манерами. И пока загнивание культуры не становилось совершенно очевидным, Вечные предпочитали закрывать глаза на отклонения от равномерного распределения благ и занимались исправлением менее привлекательных периодов истории.
Незаметно для Харлана его отношение к 482-му Столетию сделалось более терпимым. Его прежние ночёвки во Времени обычно проходили в гостиницах, расположенных в беднейших кварталах города, в трущобах, где приезжему было легко остаться незамеченным, где одним человеком больше или меньше — ровно ничего не значило и где присутствие Наблюдателя не грозило обрушить карточный домик Реальности. Однако порой и это было небезопасным, и тогда Харлану приходилось ночевать где-нибудь в поле под живой изгородью. У него даже вошло в привычку всегда держать на примете изгородь, реже других посещаемую по ночам фермерами, бродягами или бездомными собаками.
Но сейчас Харлан попал в обстановку утонченного комфорта, и он нежился в постели, сделанной из вещества, пропитанного силовым полем, — особый сплав вещества и энергии. Подобная штука была редкостью, хотя в длинной цепи Столетий она встречалась чаще, чем чистое силовое поле. Во всяком случае, постель была на редкость удобной — недаром такую роскошь могли себе позволить только самые богатые люди, — она принимала форму тела, словно гипсовая отливка, и была твёрдой, пока лежишь неподвижно, но поддавалась при малейшем движении. «Да, недурно живут аристократы», — размышлял Харлан.
Уже засыпая, он вспомнил о Нойс.
Ему снилось, что он заседает в Совете Времен и, положив на стол скрещённые руки, глядит вниз на маленького, крохотного Финжи, а тот, дрожа от страха, выслушивает приговор, обрекающий его на вечное Наблюдение в одном из неизвестных Столетий где-то далеко-далеко в будущем. Харлан сурово читает беспощадный приговор, а справа от него сидит Нойс Ламбент. Вначале он её не заметил, но теперь он всё чаще и чаще искоса поглядывает на девушку, и в голосе его уже нет прежней уверенности.
Неужели её никто не видит? Члены Совета смотрят куда-то вдаль, и только Твиссел улыбается Харлану, глядя сквозь Нойс, словно её не существует.
Харлан приказывает ей уйти, но слова застывают у него на губах. Он хочет оттолкнуть её, но руки наливаются свинцом, и он не в силах поднять их.
Финжи начинает смеяться… громче… громче…
…И вдруг он понимает, что это смеется Нойс.
Харлан открыл глаза и несколько секунд с ужасом глядел на девушку, прежде чем вспомнил, где он находится и как он сюда попал. Комната была залита ярким солнечным светом.
— Вам приснилось что-нибудь нехорошее? — спросила Нойс. — Вы громко стонали во сне и колотили по подушке.
Харлан промолчал.
— Ванна готова. И одежда тоже. Я принесла вам приглашение на сегодняшний вечер. Как странно снова вернуться к прежней жизни после такого долгого пребывания в Вечности!
Ее словоохотливость встревожила Харлана.
— Надеюсь, вы никому не сказали, кто я?
— Ну что вы, конечно нет.
Конечно нет! Финжи должен был позаботиться о такой мелочи и сделать ей внушение под наркозом. Но Вычислитель мог посчитать меры предосторожности излишними. Ведь он находился в «тесном контакте» с нею.
Эта мысль была ему неприятна.
— Я прошу вас как можно реже беспокоить меня, — раздраженно проговорил он.
Нойс нерешительно посмотрела на него и вышла.
В мрачном расположении духа Харлан принял ванну и оделся. Предстоящий вечер не сулил ему особых развлечений. Ему придётся избегать разговоров и держаться как можно неприметнее. Большую часть вечера он проведёт, «подпирая стенку» в каком-нибудь дальнем углу. Но от его глаз и ушей не должны будут ускользнуть ни один жест, ни одно слово.