Охранники не стали терять времени и быстро исчезли. Уолтон подождал, пока дверь не закрылась за ними. Его тирада — он это прекрасно понимал — была проявлением ничем не оправданной грубости по отношению к охране. Если бы Уолтон сам не забыл запереть дверь, как предписывалось правилами внутреннего распорядка, Приор ни за что бы сюда не попал. Но он не мог признаться в этом охранникам.
— Присаживайтесь, мистер Приор.
— Я должен поблагодарить вас за то, что вы разрешили мне остаться, — произнес Приор без тени сарказма в голосе. — Я прекрасно понимаю, что вы ужасно занятой человек.
— В чем, в чем, а в этом вы нисколько не ошиблись. — Со времени появления Приора почтовые залежи на письменном столе Уолтона выросли еще на три дюйма. — Вам очень повезло: трудно себе представить более благоприятную минуту для вашего визита. В любое другое время я промурыжил бы вас добрый месяц, а вот как раз сейчас мне страшно хочется какого-нибудь разнообразия. Кроме того, я восхищаюсь вашим творчеством, мистер Приор.
— Спасибо. — В его голосе звучала покорность, поразительная для такого крупного и, по всей видимости, волевого человека. — Я не ожидал здесь найти… я имею в виду то, что вы…
— Что бюрократ станет восхищаться поэзией? Именно это вы имели в виду?
Приор покраснел.
— Да, — нехотя признался он.
— Надо же мне чем-то заниматься, — ухмыляясь, произнес Уолтон, — после работы у себя дома. Разве можно, в самом деле, все двадцать четыре часа в сутки читать только отчеты ВЫНАСа? Не более чем двадцать — таково мое правило. По-моему, ваша последняя книга просто замечательна.
— Критики о ней несколько иного мнения, — застенчиво произнес Приор.
— Критики! Что они понимают? Их вкусы постоянно меняются. Десять лет назад критиков больше всего занимали форма и стилистика, и вы получили премию Меллинга. Теперь же их интересует основная идея, политическое содержание, а не поэзия, мистер Приор. Но ведь и сейчас есть люди — пусть их немного, — понимающие, что такое настоящая поэзия. Возьмем, например, Йитса…
Уолтон был готов развернуть горячую дискуссию обо всех известных ему поэтах, начиная с Приора и кончая такими корифеями прошлого, как Сюррей и Уайет, был готов на что угодно, лишь бы отвлечься от рутинной работы и хоть на какое-то время забыть о ВЫНАСе. Но Приор перебил его:
— Мистер Уолтон…
— Да?
— Мой сын Филип… сейчас ему всего две недели…
Уолтон все понял.
— Нет, Приор. Пожалуйста, не просите. — У Уолтона мороз прошел по коже, а сжатые руки стали липкими от пота.
— Сегодня утром было принято решение предать его Счастливому Сну как потенциального туберкулезника, как восприимчивого к легочным заболеваниям. Мальчик совершенно здоров, мистер Уолтон. Не могли бы вы…
Уолтон поднялся из-за стола.
— Нет, — повторил он полуповелительным, полуумоляющим тоном. — И не просите меня. Я просто не в состоянии делать исключения, даже для вас. Вы ведь человек умный, вы понимаете смысл осуществляемой нами программы.
— Да, я голосовал за ВЫНАС. Я знаю все, что касается операции «Прополка сада» и Плана Эвтаназии. Но я не ожидал…
— Вы считали, что эвтаназия — прекрасное дело для других. Такого же мнения многие. Именно поэтому программа была одобрена большинством населения. — Уолтон старался выражаться как можно деликатнее. — Я не могу пощадить вашего сына. Наши врачи сделали все возможное, чтобы ребенок мог жить.
— Я болел туберкулезом. Меня вылечили. А если бы эвтаназия практиковалась в прошлом поколении? Где бы теперь были все мои стихи и поэмы?
Вот на этот-то вопрос ответить было невозможно, поэтому Уолтон попытался оставить его без внимания.
— Туберкулез является исключительно редким заболеванием, мистер Приор. Мы можем искоренить его полностью, если устраним всех, в чьей генетической структуре имеются признаки восприимчивости к туберкулезной палочке.
— Вы хотите сказать, что убьете всех моих детей, какими только они ни будут? — спросил Приор.
— Лишь тех, кто унаследует именно эту генетическую черту, — как можно мягче произнес Уолтон. — Возвращайтесь домой, мистер Приор. Сожгите мою фотографию… Напишите поэму обо мне… Но не просите у меня, чтобы я совершил невозможное. Я не могу достать для вас звезду с неба, поймите это.