Вейкман взглянул на Веррика, неуверенно улыбнулся и ничего не сказал; его отношение к присяге было ясно и так. Элеонора Стивенс застыла, словно окаменела. Покрасневшая и напряженная, она ждала, когда Бентли закончит произносить присягу. Как только он замолчал, Элеонора ожила. Она вынесла бюст из комнаты, затем вернулась и протянула руку:
— Вашу правовую карточку, мистер Бентли. Мы должны держать её у себя.
Бентли деревянным движением отдал ей карточку. Ну вот, он снова её лишился.
— Что это за парень? — прогремел Веррик, махнув в его сторону рукой.
— Он только что принял присягу. Восемь-восемь. — Элеонора нервно собирала со стола свои вещи; между её грудей позвякивали и колыхались счастливые талисманы. — Мне пора надеть пальто.
— Восемь-восемь? Биохимик? — Веррик с интересом рассматривал Бентли. — Хороший?
— Подходящий, — сказал Вейкман. — То, что мне удалось телепатически прощупать, говорит, это высший класс.
Элеонора поспешно хлопнула дверью стенного шкафа, накинула на голые плечи пальто и начала набивать карманы.
— Он совсем недавно из Лирохвоста. — Она, переводя дух, присоединилась к группе, окружавшей Веррика. — И ещё ничего не знает.
Тяжелое лицо Веррика от усталости и тревог было покрыто морщинами, но небольшая искорка любопытства проскочила в его глубоко посаженных глазах — тяжелых серых шарах, спрятанных под козырьком толстой надбровной кости.
— Это последний. Остальные пойдут к Картрайту, престониту. Как тебя зовут?
Бентли пробормотал свое имя. Когда массивная рука Веррика вцепилась в его ладонь в крепком рукопожатии, Тед спросил слабым голосом:
— Куда мы направляемся? Я думал…
— На Холм Фарбен.
Веррик со своим окружением направился к выходу, а Вейкман остался ждать нового верховного крупье. На ходу Веррик коротко объяснил:
— Мы будем действовать оттуда. С прошлого года Фарбен принадлежит мне. И несмотря ни на что, я все ещё могу принимать присягу там.
— Несмотря на что? — спросил Бентли, внезапно похолодев.
Дверь на улицу была открыта. На них обрушился яркий солнечный свет, смешанный с уличным шумом. В уши ударили выкрики механических информаторов. Группа протискивалась сквозь толпу к летному полю, где их ожидал корабль, и Бентли хрипло спросил:
— Что случилось?
— Вперед, — проворчал Веррик. — Скоро все узнаешь. У нас слишком много работы, чтобы останавливаться здесь для разговоров.
Тед медленно поплелся за группой Веррика, и у него во рту появился медный привкус ужаса. Теперь он все знал. Об этом пронзительно кричали со всех сторон механические информаторы.
— Веррик смещен! — вопили машины. — Престонит стал персоной номер один! Сегодня в девять тридцать утра поворот Колеса Фортуны решил все! Вер-ррр-рик сме-еее-ещен!
Произошла смена власти, на которую указывали предзнаменования. Веррик потерял первую позицию, больше он уже не был верховным крупье. Он упал на самое дно и не имел теперь никакого веса в Директорате.
А Бентли принес ему присягу на верность.
Поворачивать назад было поздно. Он уже направлялся на Холм Фарбен. Они все были захвачены потоком событий, который несся по системе девяти планет, как перехватывающий дыхание зимний шторм.
Глава 2
Ранним утром Леон Картрайт вел свой старенький «Шевроле–82» по узким извилистым улочкам. Его руки твердо сжимали руль, глаза не отрывались от дороги. Как всегда, на нем был вышедший из моды, но безупречный двубортный костюм. На его голове сидела бесформенная шляпа, а в жилетном кармане тикали часы. Все в нем дышало старостью и прошедшими временами; на вид ему было около шестидесяти. Он был высоким и жилистым, с кроткими голубыми глазами и запястьями, покрытыми веснушками. Его руки были тонкими, но сильными и проворными, а лицо спокойным и добрым. Машину он вел так, как будто не доверял до конца то ли себе, то ли старенькому автомобилю.
На заднем сиденье и на полу лежали груды книг и корреспонденции. В углу рядом со свернутым старым плащом приткнулись потрепанная коробка с завтраком и несколько пар поношенных галош. Из-под сиденья торчал заряженный «хоппер-поппер», засунутый туда несколько лет назад.
По обеим сторонам дороги тянулись старые здания с осыпавшейся штукатуркой, пыльными окнами и тусклыми неоновыми рекламами. Это были реликвии прошлого века, такие же как сам Картрайт и его автомобиль. Унылые люди в поношенной рабочей одежде, с руками в карманах и с потухшими недружелюбными глазами слонялись по улицам или стояли, притулившись к стенам домов. Изможденные женщины в бесформенных мрачных плащах волокли продуктовые тележки в темные магазины. Там они будут раздраженно бродить, выбирая продукты, а потом притащат добычу своим несчастным семьям в пропахшие мочой квартиры.