Тихо стало в хибаре. Тиммерман будто с удивлением смотрел на Федора Матвеевича. Яким вновь принялся грызть ногти. Только один Чемоданов, ничего не поняв, заговорил утешительно:
— Други, други, для чего нам не наше мозговать? Что нам государь наш повелел, то и сделаем со всем прилежанием, а на потеху али не на потеху — то до нас некасаемо. Живенько надо пристань строить, и верфь, и корабль, да такой корабль, чтобы не потонул он, спаси господи, а поплыл, да чин-чином, с парусом со снастью, и чтобы пушка на нем палила. Ротмистр, даром что на Москве, об деле мореходном только и думает; надобно нам сделать что можем. Не поспеем — взыщется с нас, того и гляди попадем в опалу. А поспеем — пойдет наш корабль с пальбой по озеру, да с громкой пальбой. Государь-ротмистр страсть любит, чтобы пушка громко палила…
Иевлев перехватил взгляд Апраксина: искоса, со скрытой насмешкой смотрел Федор Матвеевич на Чемоданова. А ложась спать, негромко сказал:
— Смердят дружки-то наши! Муторно с ними. Иного в помыслах не имеют, как только угодить да подольститься…
— Молоды еще! — примирительно ответил Сильвестр Петрович.
— Для чего молоды, а для чего и стары: как ручку Петру Алексеевичу чмокнуть али поклониться земно — на то мастера… Ваську Ржевского возьми.
— Не в добром ты духе нынче…
Апраксин сердито молчал. По стенам с шелестом ходили тараканы. Дождь непрестанно барабанил в слюдяные окошки. Ровно, спокойно, как после исполненной трудной работы, храпели голландские тихие старички. Иевлев шепотом окликнул:
— Спишь, Федор Матвеевич?
— Не сплю. Какой тут сон…
— Книги есть добрые, от дядюшки я слышал, достать бы: о строении корабельном, о навигаторстве, некие достославные мужи сии книги написали…
Федор Матвеевич не ответил, погодя вздохнул:
— Достать много чего надо…
Погодя, поздней ночью, Иевлев горячо говорил:
— Дядюшка мой, муж высокого ума, окольничий Посольского приказу Полуектов Родион Кириллович, давеча, как был я на Москве, сомневался об нашей верфи и сказывал, каково было, когда Ордын-Нащокин в Дединове «Орел» строил: железа ни един заводчик не давал, Пушкарский приказ блоков не мог поделать, а когда кузнец занадобился, то отписали грамоту — есть-де один посадский, да и его нет, ибо велено ему ковать язык к большому Успенскому колоколу.
Апраксин засмеялся в темноте:
— На Руси кузнеца не могли сыскать?
— А для чего им, Федор Матвеевич, гузно свое тревожить? — в тоске воскликнул Иевлев. — На том Василий Васильевич князь Голицын и сидит: так повелось, так есть, так тому и быть.
Федор Матвеевич задумался, потом спросил:
— Как располагаешь, Сильвестр, для чего Нащокин суда строил?
Иевлев не ответил.
— Поспрошал бы Полуектова, он со скольких годов летописи читает… Да как будешь на Москве — сходи в Приказ, может там и чертежи есть, как корабли строить, какой им припас надобен, как пристань делать.
Поутру, еще не рассвело, как Иевлев взбудил Франца Федоровича. Тот поднял с кожаной подушки измятое сном лицо, поправил на лысой голове ночной колпак с кисточкой. Сильвестр Петрович сказал жестко:
— Будет спать, господин мастер. Знаем мы мало, ты знаешь поболе! А дни проходят без толку. Вставай да бери грифель, учиться будем!
Тиммерман вскочил, умылся, сел за стол. Апраксин, Иевлев, Луков со строгими лицами поджидали. Франц Федорович пододвинул к себе аспидную доску, прокашлялся, задумался, еще прокашлялся.
— Вот чего! — сказал Апраксин. — Ты, Франц Федорович, удружи нам, вспомни, чему сам в старопрежние годы учился. Сиди и нынче и завтра — вспоминай. Нам не шутки шутить, нам дело надобно делать. Нынче вторник, в четверток за сей стол сядем, и тогда не кашляй.
Днем пригнали колодников. Один из них — большого роста, худой, с шапкой вьющихся седых волос, с бородой — долго смотрел, как работают на верфи Иевлев с Апраксиным, потом крикнул Сильвестру Петровичу:
— Э, господин, подойди-кось! Мне неспособно, ноги натружены…
Сильвестр Петрович с размаху всадил топор в бревно, подошел к колоднику. Тот сидел на взгорье, смотрел строгим взглядом глубоко ввалившихся глаз.
— Чего строите-то?
— Верфь строим! — недружелюбно ответил Иевлев.
— Кто ж ее так строит? Нагнали народищу, все без толку. Ямы-то зачем накопаны? Ты вот чего: бери ноги в руки да ступай в город Архангельский, что на Двине близ Белого моря. Архангельский город всему морю ворот. Там мастера ищи, умельца, хитреца…
— Ты оттудова, что ли?