Позади них, на берегу, шагах в тридцати, притаилась Сабор, большая свирепая львица. Нервно подергивая хвостом, она осторожно выставила вперёд большую мягкую лапу и бесшумно опустила её на землю. Почти касаясь брюхом земли, ползла эта хищная большая кошка, готовая прыгнуть на свою добычу.
Теперь она была на расстоянии всего каких-нибудь десяти футов от обоих, ничего не подозревавших, подростков. Львица медленно подобрала под себя задние ноги, и большие мускулы красиво напряглись под золотистой шкурой.
Она так плотно прижалась к траве, что, казалось, будто вся расплющилась; только изгиб спины возвышался над почвой.
Хвост больше не двигался. Он лежал сзади неё, напряжённый и прямой, как палка.
Одно мгновение она выжидала, словно окаменев. А затем с ужасающим рёвом прыгнула.
Львица Сабор была мудрым охотником. Менее мудрому свирепый рёв её, сопровождавший прыжок, мог бы показаться глупым. Разве не вернее напасть на жертву, прыгнув на неё безмолвно?
Но Сабор знала быстроту обитателей джунглей и почти невероятную остроту их слуха. Для них внезапный шорох травяного стебля был таким же ясным предостережением, как самый громкий вой. Сабор понимала, что ей все равно не удастся бесшумно прыгнуть из-за кустов.
Не предостережением был её дикий крик. Она испустила его, чтобы бедные жертвы оцепенели от ужаса на тот краткий миг, пока она не запустит своих когтей в их мягкое тело.
Поскольку дело касалось обезьяны, Сабор рассудила правильно. Звереныш оцепенел на мгновение, но этого мгновения оказалось вполне достаточно для его гибели.
Но то Тарзан, дитя человека. Жизнь в джунглях, среди постоянных опасностей, приучила его отважно встречать всякие случайности, а более высокий ум его выявлял себя в такой быстроте соображения, которая была не по силам обезьянам.
Вой львицы Сабор наэлектризовал мозг и мускулы маленького Тарзана, и он приготовился к моментальному отпору.
Перед ним были глубокие воды озера, за ним неизбежная смерть, жестокая смерть от когтей и клыков.
Тарзан всегда ненавидел воду и признавал её только как средство для утоления жажды. Он ненавидел её, потому что связывал с ней представление о холоде, о проливных дождях, сопровождаемых молнией и громом, которых он боялся.
Его дикая мать научила избегать глубоких вод озера; разве он не видел сам, несколько недель до того, как маленькая Пита погрузилась под спокойную поверхность воды и больше не вернулась к племени?
Но из двух зол быстрый его ум избрал меньшее. Не успел замереть крик Сабор, нарушивший тишину джунглей, как Тарзан почувствовал, что холодная вода сомкнулась над его головой.
Он не умел плавать, а озеро было глубокое; но он не потерял ничего от своей обычной самоуверенности и находчивости. Эти черты являлись отличительными признаками его изобретательного ума.
Он стал энергично барахтаться руками и ногами, пытаясь выбраться наверх, и инстинктивно стал делать движения, подобные движениям плывущих собак. Через несколько секунд нос его оказался над поверхностью воды, и он понял, что продолжая такого рода движения, он сможет держаться на воде и даже двигаться в ней.
Тарзан был изумлён и обрадован этим новым познанием, так неожиданно приобретенным им, но у него не было времени долго об этом думать.
Он плыл теперь параллельно берегу и видел жестокого зверя, который притаившись над безжизненным телом его маленького приятеля, схватил бы, конечно, и его.
Львица напряжённо следила за Тарзаном, очевидно, предполагая, что он вернётся на берег; но мальчик и не думал это делать. Вместо того, он испустил громкий предостерегающий крик своего племени.
Почти немедленно издали донёсся ответ, и тотчас же сорок или пятьдесят обезьян помчались по деревьям к месту трагедии.
Впереди всех неслась Кала, потому что она узнала голос своего любимого детёныша, а с нею была и мать той маленькой обезьянки, которая уже лежала мёртвой под жестокой Сабор.
Огромная львица, лучше вооруженная для сражения, чем человекоподобные, все же не желала встретить этих бешеных взрослых самцов.
Яростно рыча, она быстро прыгнула в кусты и скрылась.
Тарзан подплыл теперь к берегу и поспешно вылез на сушу. Чувство свежести и удовольствия, доставленное ему холодной водой, наполняло его маленькое существо радостным изумлением. Впоследствии он никогда не упускал случая окунуться в озеро, реку или океан, как только предоставлялась возможность.