— А как вообще получилось, что я забеременела? Тебе это не приходило в голову?
Я пожал плечами.
— Мы же всегда были осторожны, чтобы не дай бог возникли эти самые проблемы. Как так получилось? Ума не приложу.
— А вдруг у меня от кого-нибудь другого? Ты не думал?
— Никогда.
— А почему?
— Ну, может, у меня интуиция и не сильна, но уж в этом-то я уверен.
Мы сидели за столом на кухне и пили вино. Было уже поздно, стояла полная тишина. Сощурив глаза, Кумико рассматривала оставшееся в стакане вино. Она почти не пила — лишь иногда, если не могла уснуть, наливала вина. Ей хватало одного стакана — действовало безотказно. Я в таких случаях составлял ей компанию. В нашем хозяйстве такой роскоши, как бокалы для вина, не водилось, поэтому мы пили из маленьких пивных стаканчиков, которые дарили покупателям в соседней винной лавке.
— У тебя с кем-то был роман? — решил поинтересоваться я.
Кумико рассмеялась и покачала головой.
— Вот еще! Ты же знаешь, это не в моем стиле. Это я так… теоретически. — Она подперла голову руками, лицо стало серьезным. — Хотя иногда, скажу честно, я многого не понимаю. Что правда, а что нет?.. Что на самом деле произошло, а чего не было? Временами…
— И сейчас как раз такое время?
— Как сказать… А у тебя так не бывает?
Я чуть задумался.
— Да нет вроде… Не могу такого припомнить.
— Как бы это объяснить… Между тем, что мне кажется реальным, и настоящей реальностью есть какой-то разрыв. У меня ощущение, будто во мне, где-то внутри, скрывается что-то маленькое… точно в дом забрался вор и прячется в шкафу. Время от времени оно выбирается наружу и расстраивает, нарушает весь порядок, всю логику. Так магнит действует на механизмы, сводя их с ума.
Я внимательно посмотрел на Кумико.
— Ты хочешь сказать, что между твоей беременностью и этим маленьким нечто есть какая-то связь?
Она покачала головой:
— Не в том дело, есть тут связь или нет. Просто иногда я перестаю ощущать действительный порядок вещей. Вот что я имею в виду.
Судя по голосу, Кумико потихоньку начинала закипать. Был уже второй час ночи. Самое время заканчивать разговор, подумал я и, потянувшись через узенький столик, взял ее за руку.
— Давай я сама разберусь с этим, — снова заговорила Кумико. — Понимаю, дело серьезное и касается нас обоих. Мы как следует все обсудили, и твое мнение мне ясно. Дай мне подумать. У нас, наверное, есть еще месяц в запасе. Так что закроем на время эту тему.
Я был на Хоккайдо, когда Кумико сделала аборт. Мелких сошек, вроде меня, в командировки не посылали, но в тот момент оказалось, что больше ехать некому. Надо было отвезти портфель с бумагами, дать краткие объяснения нашим партнерам, взять у них документы и вернуться. Документы считались очень важными, поэтому их не доверили ни почте, ни постороннему курьеру. Обратного билета на самолет в Токио сразу достать не удалось, и я переночевал в Саппоро, в бизнес-отеле. А Кумико в это время поехала одна в больницу, избавилась от ребенка, а потом вечером, в одиннадцатом часу, позвонила мне в отель:
— Я сегодня сделала аборт. Извини, что звоню, когда все уже кончено. Просто мне неожиданно назначили время, вот я и подумала: решу все сама, пока тебя нет, нам обоим лучше будет.
— Не беспокойся, — сказал я. — Раз решила, значит, так тому и быть.
— Хочется тебе все рассказать, но пока не могу. Хотя надо, конечно.
— Хорошо, вернусь домой — тогда и поговорим обо всем.
Положив трубку, я надел пальто и без всякой цели отправился бродить по улицам. Март только начался, и на обочинах лежали высокие сугробы. Было ужасно холодно, белые облачка пара от дыхания поднимались и тут же исчезали. Люди в теплых пальто и перчатках, закутанные шарфами до самого подбородка, осторожно передвигались по обледеневшим тротуарам. Проезжали такси, громко шурша по асфальту шипованными шинами. Когда от холода стало уже невмоготу, я заглянул в первый попавшийся бар, принял несколько доз неразбавленного виски и снова вышел на улицу.
Бродил я долго. Мелкий зыбкий снег то падал, то прекращался, напоминая чем-то тускнеющие в памяти воспоминания. Второе заведение, куда я заглянул, находилось в подвале. Бар оказался гораздо просторнее, чем можно было подумать, стоя у входа. Сбоку от стойки располагалась небольшая сцена, где худой человек в очках что-то пел под гитару. Он сидел на металлическом стуле, положив ногу на ногу. Рядом на полу лежал чехол от гитары.
Я сидел за стойкой, пил и слушал музыку. Певец в перерывах рассказывал, что все песни пишет сам. Ему было около тридцати — самое обыкновенное лицо, очки в коричневой пластмассовой оправе. В джинсах, высоких шнурованных ботинках, в клетчатой фланелевой рубахе навыпуск. Что это были за песни? Сразу и не скажешь, так, ничего особенного — монотонные аккорды, простой мотив, самые обычные слова.