Иногда, как летом, я перелезал через стенку в саду и по нашей извилистой дорожке шел к месту, где прежде стоял брошенный дом Мияваки. В коротком пальто и намотанном до подбородка шарфе шагал по иссохшей за зиму траве; ледяной ветер налетал порывами, нетерпеливо гудел в проводах. Дом Мияваки разобрали до последнего гвоздя, и теперь это место окружал высокий дощатый забор. Через щели я заглядывал на участок, но смотреть там было не на что. Не осталось ничего — ни дома, ни плиток дорожки, ни колодца, ни деревьев, ни телеантенны, ни статуи птицы. Только плоский клочок холодной, черной, плотно утрамбованной гусеницами бульдозера земли, из которой торчало несколько засохших сорняков. Не верилось, что раньше здесь был глубокий колодец и что меня угораздило в него забраться.
Опершись о забор, я взглянул на дом Мэй Касахары, на ее окно. Ее здесь больше нет. Больше не выйдет и не скажет: «Привет, Заводная Птица!»
Как-то днем, в середине февраля, когда стоял жуткий холод, я решил наведаться в риэлторскую контору «Сэтагая дайити», о которой говорил мне дядя. Она находилась рядом со станцией. Войдя, я увидел сотрудницу, женщину средних лет. У входа стояли в ряд несколько столов, но за ними никого не было — маклеры, похоже, разошлись по своим делам. Посередине стоял большой газовый обогреватель, излучавший ярко-красное тепло. В крошечной приемной у задней стены в одиночестве сидел на диване невысокий старичок и с увлечением читал газету. Когда я поинтересовался у женщины, на месте ли господин Итикава, старичок повернулся ко мне и произнес:
— Я Итикава. Чем могу?
Я назвал дядино имя и сообщил, что прихожусь ему племянником и живу сейчас в принадлежащем ему доме.
— А-а, понятно. Вы племянник Цурута-сан. — С этими словами старичок отложил газету и, сложив очки, засунул их в карман. Потом скользнул взглядом по моему лицу и фигуре. Какое впечатление у него осталось от этого осмотра, я так и не понял. — Проходите, проходите! Чаю выпьете?
Я попросил его не беспокоиться, но старичок то ли не расслышал, то ли просто проигнорировал мои слова и попросил сотрудницу приготовить чай. Много времени это не заняло, и скоро мы сидели в приемной друг против друга и пили чай. Обогреватель выключили, в комнате становилось прохладно. На стене висела подробная карта застройки района, испещренная пометками карандашом и фломастером. Рядом — календарь какого-то банка с репродукцией известной картины Ван Гога с мостом.
— Как Цурута-сан поживает? Как он, здоров? — глотнув чаю, поинтересовался старичок.
— По-моему, у него все в порядке. Как всегда, весь в делах. Я сам с ним редко вижусь, — ответил я.
— Рад за него, рад. Сколько же лет прошло? Кажется, так давно мы с ним в последний раз встречались, — говорил старичок. Достав из кармана пиджака сигарету, он вынул спичку, примерился и решительно чиркнул о коробок. — Это я посоветовал вашему дяде купить дом, где вы сейчас живете, а потом долго сдавал его жильцам по его поручению. Это замечательно, что Цурута-сан не сидит без дела.
У самого старика Итикавы забот, похоже, было немного. Он, должно быть, наполовину отошел от бизнеса и появлялся в конторе только по делам старых клиентов.
— Как вам дом? Может, что-то не так?
— Нет-нет. С домом все в порядке.
Старик кивнул.
— Это хорошо. Дом в самом деле хороший. Может, маловат немножко, зато удобный. Кто раньше там жил, все были довольны, все у них было хорошо. А у вас как?
— Да ничего, — сказал я и подумал про себя: «Жив, по крайней мере, и на том спасибо». — Хочу у вас спросить кое-что, Итикава-сан. Дядя говорит, о земельных сделках в нашем районе лучше вас никто не знает.
— Уж в чем в чем, а в этом я дока, — посмеиваясь, заявил старик. — Все-таки почти сорок лет вожусь здесь с недвижимостью.
— Я о доме Мияваки. Это тот, что стоял за нашим. Там теперь ничего нет, пустой участок.
— Знаю, знаю, — поджав губы, сказал Итикава-сан с таким видом, словно копался где-то на задворках памяти. — Его продали в прошлом году, в августе. Уладили с долгами, с правом собственности, решили юридические вопросы и выставили на продажу. Возились с этими делами долго. Купила его одна фирма, чтобы перепродать. Дом сломали, участок разровняли. В доме долго никто не жил, и если бы его оставили, то никто бы не купил. Из местных никто бы не раскошелился. Кто ж его купит? Вы про этот дом-то слыхали?