В клетке с бетонным полом специфический запах мочи большой кошки бил в нос и смешивался с тепловатым запахом крови. Изрешеченные пулями тела еще кровоточили, и под ногами у солдата образовалась липкая черная лужа. Винтовка в его руках вдруг налилась тяжестью и холодом. Захотелось бросить ее, нагнуться и вывернуть желудок наизнанку вместе с рвотой. Наверняка стало бы легче. Нет, блевать нельзя. Командир потом так отделает, что родная мать не узнает. (Солдат, конечно, не мог знать, что через семнадцать месяцев ему суждено погибнуть от руки советского охранника, который раскроит ему голову лопатой на шахте под Иркутском.) Он вытер пот со лба тыльной стороной запястья. Каска давила на него своей тяжестью. Цикады понемногу стали приходить в себя — сначала заверещала одна, за ней — другая… Потом к ним присоединилась птица. Кричала она как-то странно, по-особому, будто заводила пружину: кр-р-р-ри-и-и… кр-р-р-ри-и-и. Мальчиком, когда ему было двенадцать лет, солдат вместе с родителями переехал в Китай из горной деревушки на Хоккайдо и помогал им возделывать землю в деревне недалеко от Бэйана, пока год назад его не забрали в армию. Так что он знал в Маньчжурии всех птиц, но, как ни странно, такого крика ни разу не слышал. Может, это заморская птица? Сидит себе где-нибудь в клетке и орет. Нет, крик, похоже, раздавался с ближайшего дерева. Солдат обернулся и, прищурившись, посмотрел в ту сторону, но ничего не разглядел. Покрытый густой листвой огромный вяз лишь отбрасывал на землю прохладную, четко очерченную тень.
Солдат взглянул на лейтенанта, ожидая распоряжений. Тот кивнул и, приказав ему выйти из клетки, снова развернул план зоопарка. Ну что ж, с тиграми как-то разобрались. Дальше — леопарды, потом, наверное, волки. Еще медведи. И напоследок слоны, думал лейтенант. Ух и жарища! Лейтенант разрешил солдатам передохнуть, выпить воды. Все сделали по несколько глотков из фляжек, взяли на плечо винтовки и, построившись в колонну, молча направились к клетке с леопардами. Где-то на дереве неизвестная птица настойчиво продолжала заводить пружину. Гимнастерки с короткими рукавами почернели от пота на груди и спине. Солдаты шагали в полной амуниции, бряцая железом, и эти звуки гулко разносились по безлюдному зоопарку. Обезьяны, крепко вцепившись в прутья клеток, оглашали окрестности громкими воплями, словно что-то чувствовали и отчаянно предупреждали других животных в зоопарке, которые вторили им на свой манер. Волки протяжно выли, задрав кверху морды, птицы шумно хлопали крыльями, а в какой-то клетке крупный зверь со всей силы кидался на решетку, словно желая напугать кого-то. На небе неожиданно, будто о чем-то вспомнив, возникло облако, напоминавшее по форме кулак, и на какое-то время заслонило солнце. В тот августовский день все — и люди, и животные — думали о смерти. Сегодня эти люди убивали зверей, а завтра советские солдаты будут убивать их.
Мы всегда беседовали в одном и том же ресторане, сидя друг против друга за одним и тем же столиком. По счету все время платила она. Задний зал ресторана был разделен перегородками на отдельные кабины, и сидевшие в них люди не слышали, что говорят соседи. Столики отдавались в распоряжение посетителей на целый вечер, поэтому мы могли говорить сколько угодно, до самого закрытия ресторана, и никто нам не мешал — в том числе официанты, которые подходили только затем, чтобы сменить очередное блюдо. Каждый раз она заказывала бутылку бургундского, одного и того же года, причем половина постоянно оставалась недопитой.
— Птица заводила пружину? — Я поднял голову.
— Птица заводила пружину? — повторила за мной Мускатный Орех. — Не понимаю. О чем ты?
— Разве вы только что не рассказывали о птице, которая заводила пружину?
Она спокойно покачала головой: