Расстояние от шэнти до места, где был убит олень, составляло около трех миль; именно по этой причине бортник и не принес домой оленя в тот день, когда убил его; он поступил так, несмотря на то что обычно американские охотники предпочитают нести свою добычу на любое расстояние, а не оставлять даже на короткий промежуток времени в лесу. В последнем случае всегда существует опасность, что запах крови издалека привлечет внимание хищников. Бурдон полагал, что им могут повстречаться волки; и хотя он подвесил оленью тушу вне пределов досягаемости для большинства диких зверей, однако каждый из охотников прихватил с собой винтовку и Хайф, в виде особой милости хозяина, получил разрешение сопровождать их.
Первые полчаса не принесли никаких неожиданностей. Бортник непринужденно беседовал со своим спутником, который, как он с удовольствием отметил, проявлял гораздо больше здравого смысла, чтобы не сказать — острого ума, чем раньше; Бен получал от него нужные сведения о количестве лодок и их передвижениях по озерам, сведения, которые, как Бурдон полагал, весьма пригодятся ему, когда он отправится в Детройт. Занятый беседой, Бурдон лишь метрах в пятистах от места, где оставил оленя, обратил внимание на поведение пса. Вместо того чтобы, по привычке всех собак, бегать взад-вперед и вынюхивать нечто справа и слева, пес шел вперед напрягшись, с низко опущенной головой, явно руководствуясь своим обонянием, словно ветер приносил какой-то сильный запах.
— Точно, как то, что меня зовут Гершом, — воскликнул Уоринг, как только они с Беном остановились, — там вон сидит индей! Вон там, поправее от собаки; Хайф унюхал его запах. Малый спит, а винтовку держит на коленях и вовсе не боится ни медведей, ни волков!
— Вижу, — сказал Бурдон, — и в равной степени удивлен и удручен, наблюдая его здесь. Довольно поразительно, что ко мне именно в это время сошлось столько гостей, хотя до вчерашнего дня в моих охотничьих угодьях не было ни души. Поневоле чувствуешь себя не в своей тарелке, Уоринг, когда приходится жить среди такого многолюдия! Ну да ладно, — я собрался уезжать, и все это через двадцать четыре часа останется в прошлом, верно?
— Судя по раскраске, парень из племени виннебаго, — вставил Гершом, — давай-ка пойдем навестим его.
Бортник согласился, заметив по дороге, что вряд ли незнакомец принадлежит к названному выше племени; хотя нынче, по его мнению, индейцы слишком часто и небрежно пользуются раскраской, так что разобраться мудрено.
— Крепко спит, мошенник! — воскликнул Гершом, останавливаясь ярдах в десяти от индейца и всматриваясь.
— Он никогда не проснется, — торжественно сказал бортник, — этот человек мертв. Смотри: у него на виске кровь, а вот и дырка от пули.
С этими словами бортник подошел поближе и, приподняв нечто вроде шали, которая некогда служила украшением, а сейчас была небрежно накинута на голову своего покойного владельца, открыл хорошо знакомое лицо Большого Лося, потаватоми, который расстался с ними всего за сутки до этой встречи!
Воин был застрелен пулей, прошедшей прямо через висок, и оскальпирован. Из его рога был высыпан порох, а из охотничьей сумки — пули, но его не обобрали. Тело было аккуратно прислонено к дереву в сидячей позе, винтовка покоилась у него на коленях, и оно было оставлено на произвол диких зверей и природных стихий, которые выбелят его обглоданные кости дождями и снегами!
Бортника пробрала дрожь, когда он взглянул на этот страшный памятник жестокости, от которой нет спасения даже в безлюдной глуши. Бурдон ничуть не сомневался, что своего недавнего спутника и сотрапезника убил Быстрокрылый Голубь, и от этой мысли у него стало тяжело на сердце. И хотя сам он весьма опасался потаватоми, он многое готов был бы отдать, чтобы этого кровавого дела не совершилось. Было видно сразу, что оба индейца относятся друг к другу с крайним недоверием и подозрительностью, но бортник не мог и вообразить, что это приведет к такому чудовищному концу!
Осмотрев труп и приметив все вокруг, путники пошли дальше, лишний раз убедившись, что необходимо не только побыстрее уходить отсюда, но и поддерживать друг друга в этой глуши, когда разгул насилия явно захватил здешние племена. Бортнику очень понравился чиппева, и ему было горько думать, что это кровавое дело — творение его рук. Конечно, при определенном толковании вещей индейского воина, действовавшего по своим законам, можно было оправдать за то, что он убил воина враждебного племени; но Бурдон этого не одобрял. Сам он был человеком мирным и добродушным, хотя по-своему горячим и увлекающимся, и всегда избегал сцен кровопролития, так часто разыгрывавшихся в лесах и прериях; по правде говоря, на этот раз он впервые увидел труп человека, павшего от руки другого человека. Гершом, благодаря своей связи с «огненной водой», был невольным свидетелем большего числа случаев, присущих своеобразной жизни пограничья, но даже он не мог прийти в себя, пораженный внезапностью страшной смерти потаватоми.