Чрезвычайный совет вновь увело в сторону от нужного русла.
— И в этом все дело, между прочим, — пробасил своей луженой глоткой Гедсден, который уже десять лет, со времен беспорядков из-за гербового сбора, подбивал мастеровых Чарлстона к мятежу. — Вот почему мы не продвинулись ни на шаг. Комитет — всего лишь бесполезное сборище болтунов; он так и будет разводить дебаты, пока красные мундиры не схватят нас за горло. Мы даже не смеем повесить негодяя вроде Чини. Черт подери! Если бы этот подлец знал нас получше, он перестал бы дрожать от ужаса.
— Он дрожит от ужаса? — вырвалось у Лэтимера. Его вопрос утихомирил начавший было снова разрастаться всеобщий гвалт. При упоминании Чини Лэтимер вспомнил слова Молтри об этом парне. Смутная пока идея забрезжила в его мозгу. — Значит, вы говорите, Чини озабочен своим будущим?
Гедсден издал презрительный смешок.
— Озабочен? Да он перепуган до смерти. Чини невдомек, что единственное, на что мы способны — это болтовня, вот и чудится ему запах дегтя и щекотание перьев.
Ратледж подчеркнуто вежливо обратился к председателю:
— Осмелюсь спросить, сэр, какое все это имеет отношение к нашему делу?
Лэтимер, возбужденно жестикулируя, нетерпеливо наклонился вперед:
— С вашего позволения, мистер Ратледж, это может иметь гораздо большее отношение к нашему делу, чем вы думаете. — Он повернулся к Молтри: — Умоляю, скажите мне, каковы истинные намерения комитета? Как вы собираетесь поступить с Чини?
Молтри переадресовал вопрос президенту комитета безопасности, почтенному и мягкосердечному Лоренсу. Тот беспомощно пожал плечами:
— Мы решили отпустить его, потому что не можем предъявить никакого обвинения.
— Никакого обвинения?! — возмутился Гедсден. — Да он отъявленный мошенник и шпион!
— Минуту, полковник, — остановил его Лэтимер и снова обратился к Лоренсу, — Но Чини? Чини вы известили о своих намерениях?
— Нет еще.
Лэтимер откинулся в кресле и задумался.
— И ему, вы говорите, страшно…
— Он в панике, — заверил Лоренс, — думаю, он готов продать кого угодно и что угодно, лишь бы спасти свою грязную шкуру.
Лэтимер вскочил.
— Это как раз то, что мне хотелось выяснить. Сэр, если ваш комитет отдаст мне этого человека и позволит поступить с ним, как я сочту нужным, возможно, через него я смогу до чего-нибудь докопаться.
Все посмотрели на него удивленно и с некоторым сомнением. Лоренс высказал его вслух:
— А если он ничего не знает? — спросил он. — Почему вы полагаете, что ему что-то известно?
— Сэр, я сказал: через него, а не от него. Позвольте мне поступить по-своему. Дайте мне двадцать четыре часа, и не позднее завтрашнего вечера я, быть может, смогу объяснить вам все более подробно.
Последовала долгая пауза. Наконец Ратледж холодным, лишенным выражения и казавшимся оттого надменным тоном спросил:
— А что будет, если вы потерпите неудачу?
Лэтимер посмотрел на него; губы его чуть заметно дрогнули в улыбке.
— В таком случае, сэр, вы попробуете сами.
Гедсден криво усмехнулся, что раздосадовало бы кого угодно, только не Ратледжа.
На этом, разумеется, ничего не кончилось. Стараясь выяснить намерения Лэтимера, на него пытались всячески надавить, но он не поддался на уговоры. Он потребовал, чтобы ему доверяли и дали возможность соблюсти тайну. В конце концов Лоренс взял ответственность на себя, и они позволили Лэтимеру действовать от имени комитета.
Два или три часа спустя Лэтимера ввели в камеру городской тюрьмы, где содержался Чини. Но этот Лэтимер не был похож на прежнего, одетого всегда модно и элегантно Лэтимера. Он облачился в поношенную коричневую куртку и бриджи, толстые шерстяные носки и грубые башмаки; его густые волосы свободно ниспадали на плечи.
— Я прислан комитетом безопасности, — объявил он жалкому пленнику, который забился в угол на скамью и смотрел оттуда затравленно и злобно. Лэтимер подождал немного, но, видя, что Чини не собирается отвечать, продолжил: — Едва ли вы так глупы, чтобы не понимать, какая участь вас ожидает. Вы знали, что делали, и знаете, как обычно поступают с вашим братом, когда ловят.
И без того отталкивающая физиономия Чини болезненно посерела. Он облизал губы и дрожащим голосом закричал:
— У них нет никаких доказательств, никаких!
— Когда есть уверенность, доказательства не имеют значения.