Краткое пояснение: занимаясь исследованием в рамках проекта, не имеющего отношения к данной теме, я наткнулся на старую копию классического труда Жоржа Батая[42] «Histoire de l’oeil»[43] в «Городе книг Пауэлла»[44] в Портленде, штат Орегон. Когда я перебирал пальцами крошащиеся страницы книги, из нее что-то вылетело и спланировало на пол — письмо. Все в пятнах, истрепанное и пожелтевшее от времени, оно было плотно сложено. Я поднял его. То, что я прочитал, наполнило меня удивительным беспокойством; с трудом разбирая затейливый, убористый почерк, я утратил всякий интерес к сочинению Батая и, хоть и понимал, что поступаю некрасиво, не смог удержаться и оставил письмо себе.
Ниже излагается содержание этого странного послания; примечания были составлены мной на основе изысканий, которые, как я уже отметил, заняли больше полугода и отвлекали меня от других дел, все сильнее завладевая моим временем и вниманием.
Дорогая моя[45].
К тому времени как ты прочтешь это, меня[46] уже не будет в живых; скорее всего, и тебе останется недолго[47]. Ввиду этого, перед самой смертью, я хотел бы вернуться к вопросу, который ты мне как-то задала, а я на него так и не ответил…
Помнишь, ты спросила, было ли в моей жизни событие, которое совершенно вывело меня из равновесия? Я еще посмеялся над самой идеей чего-то подобного и заявил, что далек от таких банальностей; на самом деле мне не хотелось воскрешать его в памяти. Но я забегаю вперед: позволь мне, так сказать, начать с азов…
Это произошло около восьми лет назад[48]. Стоял ничем не примечательный унылый осенний полдень, и я прогуливался по старому Еврейскому торговому кварталу[49], когда вдруг увидел его. Меня только от одного воспоминания в дрожь бросает! Как бы то ни было, переходя улицу, я поднял глаза и уперся взглядом прямо в этот ужасный предмет, красующийся — вот уж верх непристойности! — в витрине торговца старинными книгами и антикварными редкостями[50].
Хотя я уже много месяцев чувствовал недомогание — меня то и дело лихорадило[51], и мой лечащий врач советовал избегать лишних волнений, — я спешно пересек бульвар и прижал ладони к холодному стеклу витрины.
Меня обуял ужас оттого, что жизнь вокруг продолжалась, как если бы на свете не было ничего более естественного. Внимание мое сузилось до предела и сейчас было сосредоточено на этой самой секунде, на этом мгновении, пронизанном отвращением и осознанием, которые пробудила эта вещица. Небо на миг помрачнело. На меня накатила дурнота, в желудке неприятно засосало. Я оторвался от витрины. В этот момент мне показалось, будто из мира исчезли все краски, а холодный воздух стал спертым, словно дыхание великана. Тут какой-то налетевший на меня прохожий выругался и тем самым вернул меня к реальности. Я вытер проступивший на лице пот, поправил галстук и решил зайти в лавку.
Перешагнув узорчатый порог под невыносимо громкое для моих обостренных чувств звяканье старинного дверного колокольчика, я оказался внутри, где затхлая атмосфера сочеталась с нешуточным — даже по сравнению с промозглой поздней осенью снаружи — холодом. Внутри у меня все заледенело: колючий воздух здесь казался живым, и куда бы я ни посмотрел, взгляд мой наталкивался на что-то неописуемо омерзительное. Из каждого уголка этой на удивление просторной лавки выглядывали жуткие гравюры и сумрачные портреты, а тускло освещенный торговый зал, казалось, едва мог вместить все objets d’art, которые владелец насобирал за многие годы. Отовсюду так несло гнилью старой мебели и еще более старых книг, что у меня защипало в носу. Я окинул взором бутыли с хранящимися в мутной зеленой жидкости эмбрионами-уродцами, обтянутые шершавой кожей засушенные головы с пустыми глазами, разноцветные куклы вуду с Карибских островов, диковинные кожаные фолианты, видимо с арабского[52] Востока, корешки которых были украшены надписями на санскрите…
42
43
В переводе — «
44
Прекрасный и весьма почитаемый среди библиофилов источник информации на Тихоокеанском Северо-Западе США.
48
Письмо не датировано, но, судя по его сохранности и типу бумаги, похожей на пергамент, оно относится к началу XX века или, возможно, даже к более раннему периоду.
49
Я не смог обнаружить сведений о существовании такого места на территории США; однако известно о нескольких этнических кварталах с подобными названиями в Европе — самый известный находится в Праге (к сожалению, большинство из них было уничтожено в годы Второй мировой войны). Некоторые пометки на полях документа написаны, как представляется, кириллицей или чешским алфавитом; кроме того, в письме встречается несколько слов и упоминаний на французском, поэтому можно предположить, что автор жил в Европе или был европейцем.
51
Возможно, автор страдал туберкулезом, распространенным недугом в ту эпоху, когда письмо было написано.
52
В былые времена этот термин употреблялся по отношению к большей части Ближнего Востока.