— Сделай милость. Да хранит тебя Аллах, пока мы снова не увидим тебя!
Атейба присели на корточки возле своих верблюдов, а мы втроем поскакали в город.
— Ну, разве это не приключение? — спросил я Албани.
— Разумеется, приключение — и еще какое! Ведь почти произошло убийство. Я серьезно готовился к бою.
— Да. Вы выглядели как Неистовый Роланд, которому пальца в рот не клади. Пошла ли вам впрок поездка?
— Конечно. Вначале вы-таки заставили меня подсуетиться, но потом все пошло сносно. И все-таки для себя я предпочитаю удобный немецкий диванчик!.. А вы хотите уехать с этими арабами?.. Тогда мы, верно, больше не увидимся.
— Может быть, потому что вы собираетесь уехать при первой возможности. Однако я столько раз переживал неожиданные встречи, что не исключаю, что новое наше свидание вполне возможно.
Потом эти слова и в самом деле исполнились. А пока мы, вернув верблюдов хозяину, простились так сердечно, как это только положено землякам, встретившимся на чужбине. Потом я вместе с Халефом отправился на квартиру — запаковать пожитки и проститься с Тамару, нашим хозяином. Не думал я, что столь быстро откажусь от квартиры. На двух нанятых ослах мы снова выехали из города. Там мы пересели на ожидавших нас верблюдов, после чего вместе с атейба двинулись в их лагерь.
Глава 7
Мы скакали почти в полном молчании. Неразговорчивее всех оказалась дочь шейха. Она не промолвила ни слова, но в ее глазах горел злой огонь, а когда она бросала взгляд налево, где за ровным горизонтом угадывался корабль Абузейфа, ее правая рука постоянно хваталась либо за рукоять ханджара, либо за приклад длинноствольного ружья, пристроенного поперек седла.
Когда мы были вблизи лагеря, Халеф подъехал ко мне.
— Сиди, — спросил он, — каковы обычаи твоей страны? Делает ли там некто, берущий жену, подарок невесте?
— Конечно, у нас это делает каждый, как и у вас.
— Да, таков обычай и в Джезират эль-Араб[93], и вообще на Востоке. Но поскольку Ханне должна стать моей женой только для видимости, на несколько дней, я и не знаю, нужен ли подарок.
— Подарок — знак вежливости, всегда вызывающей добрые чувства. Я бы на твоем месте проявил вежливость.
— Что же мне ей дать? Я беден и ничего не приготовил к свадьбе. Как ты считаешь, может быть, преподнести ей мой адешлик?
Он купил себе в Каире маленькую коробочку из папье-маше и хранил в ней спички. Вещь была для него весьма ценной, потому что он заплатил раз в двадцать дороже торговцу за коробочку, которая не стоила и тридцати пфеннигов. Любовь заставила его пойти на подвиг: отказаться от своей драгоценности.
— Отдай ей эту коробку, — ответил я как можно более серьезно.
— Хорошо, она ее получит! Но отдаст ли она ее назад, когда перестанет быть моей женой?
— Она оставит ее у себя.
— Аллах керим! Аллах не лишит меня моего имущества! Что мне делать, сиди?
— Ну, если тебе так дорог адешлик, дай ей что-нибудь другое!
— Но что же? У меня больше ничего нет. Не могу же я отдать ей свой тюрбан, свое ружье или бегемотовую плетку!
— Так не давай ничего.
Он озабоченно покачал головой:
— Так тоже не пойдет, сиди. Она моя невеста и должна что-нибудь получить. Что подумают атейба о тебе, если твой слуга возьмет женщину, не одарив ее?
Мое счастье, что мы уже добрались до лагеря.
Во время нашего отсутствия одну из палаток передвинули и подготовили для меня. Вступив во владение ею, я достал кожаный мешочек и вынул медальон, под стеклянной крышкой которого двигался маленький чертенок. Он был точно так же обработан, как, например, запонка, имитирующая черепаховый панцирь, и висел на цепочке из стекляшек, которые на свету играли всеми цветами радуги. В Париже такое украшение, конечно, стоило бы не больше двух франков.
Я показал его Халефу. Он бросил взгляд на медальон и испуганно отступил.
— Машалла! Это же шайтан, которого Бог хотел проклясть! Сиди, как получил ты в свою власть черта? Ля-илла иль-Аллах, ве Мохаммед ресул Аллах! Храни нас, Господи, от трижды побитого камнями черта, так как не ему, а тебе одному хотим мы служить!
— Он тебе ничего не сделает, потому что крепко заперт.
— Он не сможет выйти? Нет, правда?
— Конечно, не сможет.
— Поклянись своей бородой.
— Клянусь бородой!
— Тогда покажи-ка еще разок, сиди! Однако, если ему удастся освободиться, я погиб, а моя душа перейдет на тебя и твоих предков!
Он очень осторожно взял цепочку кончиками пальцев, положил медальон на землю и наклонился, чтобы поподробнее его рассмотреть.