— Сиди, ты — храбрый герой и великий святой. Иди и окропи ее сам. Женщины племени шаммар не боятся показывать лицо мужчинам.
Я слышал, конечно, что женщины и девушки шаммаров не дружат с чадрой, да и во время сегодняшней поездки видел многих из них с непокрытыми лицами. Он снова поднялся и сделал мне знак следовать за ним. Путь был недалек. Поблизости от его палатки стояла еще одна. Когда мы туда вошли, я заметил трех арабок и двух черных девушек. Африканки были, конечно, рабынями, остальные — женами шейха. Две из них перетирали ячмень в муку между камнями, третья, восседая на возвышении, руководила этой работой. Очевидно, она была здесь начальницей.
В одном углу палатки громоздилось много мешков, заполненных рисом, финиками, кофе, ячменем, фасолью и прикрытых сверху дорогим ковром. Они-то и образовывали трон повелительницы. Она была еще молодой, гибкой и отличалась более светлым, чем у других жен, лицом; черты его были правильными, а глаза привлекали темным блеском. Губы у повелительницы были алыми, брови подкрашены черным, и притом так, чтобы они соединялись на переносице. Лоб и щеки были покрыты мушками, а на голых руках и ногах были видны густо-красные татуировки. Из ушей до самой талии свисали большие золотые кольца, такое же кольцо торчало и в носу, но на нем сверкало множество крупных драгоценных камней — должно быть, оно сильно мешало при еде. На затылке полукругом были подвешены толстые нитки жемчуга, кораллов, ассирийских цилиндриков и поделочных камней, а щиколотки, запястья, локти свободно охватывали серебряные браслеты. Другие женщины были украшены гораздо скромнее.
— Селям! — приветствовал обитательниц палатки шейх. — Вот я привел вам героя из племени герман, великого святого, который хочет одарить вас благодатью Земзема.
Едва шейх произнес эти слова, все женщины попадали на землю. Повелительница тоже проворно соскользнула с импровизированного трона и опустилась на колени. Я вылил на ладонь несколько капель воды и окропил ими всю группу.
— Примите это, цветки пустыни! Бог всех народов сохранит вас ласковыми и веселыми, и пусть ваш аромат услаждает сердце вашего повелителя!
Убедившись, что я уже засовываю сосуд на прежнее место, за пояс, они поднялись и поспешили поблагодарить меня. Их благодарность заключалась в простом рукопожатии — ну прямо как на Западе. Потом шейх приказал:
— Теперь поспешите приготовить пищу, достойную этого человека. Я приглашу гостей — пусть будет полной моя палатка, пусть все радуются чести, выпавшей на нашу долю сегодня.
Мы возвратились в палатку шейха. Я вошел, а он задержался перед входом, отдавая приказания нескольким бедуинам.
— Где вы были? — спросил сэр Линдсей.
— В женской палатке.
— О! Невозможно!
— И все же.
— Эти женщины разрешают смотреть на себя?
— А почему же нет?
— Хм! Чудесно! Остаться здесь! И тоже посмотреть на женщин!
— Это уж как удастся. Меня считают набожным человеком, потому что у меня есть вода из источника Земзем, одна капля которой, по верованиям этих людей, делает чудеса.
— Ах, я несчастный! У меня нет воды Земзема!
— Она бы вам все равно не помогла, потому что вы не знаете арабского!
— Есть здесь развалины?
— Нет, но я полагаю, что нам не надо далеко ходить, чтобы найти их.
— Тогда надо спросить! Найти руины, выкопать Fowling bull! Впрочем, здесь была ужасная еда!
— Все впереди. Мы сейчас попадем на истинно арабский пир!
— А! Мне показалось, что шейх не расположен к этому.
— Его мнение о нас изменилось. Я знаю нескольких его друзей, и это придало нам здесь статус гостей. Отправьте слуг. Это может оскорбить арабов, если они будут вынуждены делить с ними одно помещение.
Через некоторое время собрались все приглашенные. Их было так много, что палатка и в самом деле заполнилась до отказа. Гости расположились по кругу, в соответствии со своим рангом, тогда как шейх сел между мною и англичанином. Вскоре рабыни и несколько бедуинов внесли еду.
Тогда хозяин поднял руки.
— Бисмилла! — крикнул он и дал тем самым знак к началу пира.
Он копался руками в мисках, блюдах, корзинах и то, что считал лучшим, подкладывал сначала мне, а потом англичанину. Конечно, я охотнее пустил бы в ход собственные руки, но вынужден был предоставить свободу действий хозяину, ибо иначе нанес бы ему несмываемое оскорбление. Мастер Линдсей, когда первая порция лапши забила ему рот, скривил губы известным мне способом и закрыл свой рот только тогда, когда я предупредил его: