Но было ли это сном? Возле меня лежали оба сторожа, и я слышал, как один из них молился святой Фатиме. В третий раз загремел гром. Это оказалось реальностью: лев бродил вокруг лагеря.
— Вы спите? — спросил я.
— Нам не до сна.
— Вы слышите льва?
— Да. Сегодня он в третий раз выходит на охоту.
— Так убейте его!
— Кто же может убить его, могущественного, благородного, хозяина смерти?
— Трусы! Он и в лагерь зайдет?
— Нет. Иначе люди не стояли бы перед палатками, слушая его голос.
— И шейх с ними?
— Да.
— Выйди и скажи ему, что я убью льва, если он вернет мне мое ружье.
— Ты с ума сошел!
— Я в полном уме. Иди скорее.
— Ты серьезно?
— Да. Передай шейху, что я сказал.
Я был так возбужден, что охотнее всего разорвал бы сам свои путы. Через несколько минут сторож вернулся. Он отвязал меня.
— Следуй за мной! — приказал он.
Снаружи стояло много мужчин с оружием в руках; ни один, очевидно, не осмеливался выйти из-под защиты палаток.
— Ты желал со мной говорить. Чего ты хочешь? — спросил шейх.
— Позволь мне убить этого льва.
— Никакого льва ты одолеть не сможешь! И двадцати наших людей недостаточно для охоты на него, и причем многие на этой охоте обязательно погибнут.
— Говорю вам, убью его. Не один лев был моим охотничьим трофеем.
— Правду ли ты говоришь?
— Истинную правду.
— Если ты его хочешь убить, я не возражаю. Аллах дает жизнь и забирает ее назад — так записано в Книге.
— Тогда дай мне мое ружье!
— Какое?
— Тяжелое. И мой нож.
— Принесите ему, что он требует, — приказал шейх.
Храбрый вождь, надо полагать, уверил себя, что я погибший уже человек и бесспорным наследником моего коня станет он сам. Но я мечтал в равной мере и об охоте на льва, и о свободе, и об оружии. Все это я получу, если мне вернут мой штуцер. Мне принесли и ружье и нож.
— Ты не желаешь освободить мне руки, о шейх?
— Ты действительно хочешь убить одного только льва?
— Конечно.
— Поклянись в этом. Ты хаджи, клянись священным Земземом, хранящимся в твоей сумке.
— Клянусь!
— Развяжите ему руки!
Теперь я был свободен. Все остальное мое оружие лежало в палатке у шейха, а перед нею стоял мой конь. Я успокоился.
Был час, когда лев чаще всего подкрадывается к стадам: приближался рассвет. На поясе и нащупал патронташ — его еще не успели отобрать — и пошел к крайней палатке. Здесь я немного постоял, пока глаза не привыкли к темноте. Впереди себя и по сторонам я заметил несколько верблюдов и множество сбившихся в кучу овец. Собаки, обычные ночные сторожа этих животных, попрятались по палаткам.
Я лег на землю и медленно пополз вперед. Я знал, что лев учует меня раньше, чем я увижу его в такой темноте. Внезапно — и мне показалось, что подо мною земля затряслась — чуть в стороне раздался львиный рев, и несколько мгновений спустя я услышал какой-то глухой звук, словно тяжелое тело ударилось о другое — тихий стон, хруст и треск как от перемалываемых костей, — и вот самое большее в двадцати шагах от меня сверкнули две горящие точки: я узнал этот зеленоватый переливчатый свет. Несмотря на темноту, я поднял ружье, тщательно прицелился и нажал на спуск.
Вспышка выстрела показала льву врага; я тоже увидел хищника: он лежал на спине верблюда, перемалывая его шейные позвонки. Отвратительный звук резанул воздух. Значит, я не попал? Крупный темный предмет метнулся по воздуху и опустился на землю самое большее в трех шагах от меня. Опять сверкнули глаза. Но зверь либо плохо рассчитал прыжок, либо был все-таки ранен. Я припал на колено и выстрелил во второй и в последний раз, целясь не между глаз, а только в один зрачок. Потом я молниеносно отбросил ружье и взял в руки нож… Враг на меня не нападал. Он был буквально отброшен назад смертельным выстрелом. Несмотря на это, я отступил на несколько шагов, чтобы перезарядить ружье. Вокруг царила тишина. В лагере также ничего не было слышно. Пожалуй, меня уже сочли мертвым.
Как только первый проблеск зари позволил мало-мальски различить тело льва, я подошел к нему и принялся обдирать шкуру. У меня были свои основания не тянуть с этим делом. Разумеется, я не собирался бросать такой трофей. Почти ничего не видя, я трудился больше на ощупь. Когда освещение стало лучше, работа была окончена.