— Четыре сотни наберется.
— Прошу собрать их. Ты должен еще сегодня устроить поверку, и мы сразу же начнем упражняться.
Мои слова вызвали оживление среди собравшихся. За какие-нибудь полчаса сошлись четыреста мужчин. Шейх обратился к ним с длинной цветистой речью и, заставив воинов поклясться бородой Пророка, запретил упоминать перед кем-либо из непосвященных о подготовке к войне. Потом он приказал им выстроиться в шеренгу. Мы объехали длинный строй. Все были верхом. У каждого имелись при себе нож, сабля и длинное оперенное копье, которое при лучшей выучке может стать ужаснейшим оружием. Многие держали еще опасный нибат, или короткий дротик. Стрелковое оружие оставляло желать лучшего. Некоторые воины прихватили с собой старые кожаные щиты, колчаны со стрелами, луки. У других были фитильные ружья, более опасные для владельца, чем для врага. Кое у кого сохранились с давних времен шомпольные ружья, заряжающиеся с дула, с излишне длинными стволами.
Всем, у кого имелись ружья, я приказал выступить вперед, а остальных отослал, напомнив о необходимости явиться завтра утром. Оставшихся я заставил спешиться и показать свою готовность к стрельбе. Их было около двухсот. Я составил из них две роты и начал свой инструктаж. Разумеется, в учебе я далеко не ушел. Мои рекруты должны были уметь маршировать в ногу, делать перебежки и научиться вести беглый огонь. Они привыкли атаковать только верхом и при этом лишь дразнить врага, не оказывая серьезного сопротивления. Теперь следовало научить их выдерживать, не теряя самообладания, пешую атаку.
Утром я взялся за группу отобранных. Их надо было научить атаке сомкнутым строем с копьями наперевес, после того как они разрядят свои допотопные ружья. Надо заметить, что ученики очень быстро поняли свою задачу и весьма приободрились.
Было уже почти темно, когда я еще раз сел на вороного жеребца, желая прогуляться по степи. Я не успел еще далеко отъехать, как мне встретились двое всадников. Один был нормального среднего роста, другой же, напротив, очень маленький. Он казался очень занятым беседой со своим спутником, потому что размахивал руками и ногами, словно отмахиваясь от комаров. Невольно мне вспомнился маленький Халеф. Я галопом помчался к встречным и остановился прямо перед ними.
— Машалла, сиди! Это в самом деле ты? Это был действительно он, маленький Халеф!
— Да, это я. Тебя я узнал издалека.
Он спрыгнул с лошади и схватился за полы моей одежды, желая в порыве радости поцеловать ее.
— Хамдульиллах, я снова вижу тебя, сиди! Я тосковал по тебе, как день тоскует по солнцу.
— Как дела у достойного шейха Малика?
— Он в добром здравии.
— Амша?
— Точно так же.
— Ханне, твоя жена?
— О, сиди, она словно райская гурия.
— А другие?
— Они сказали мне, что я должен тебя поздравить при встрече.
— Где они?
— Они остались у подножия гор Шаммар, а меня выслали вперед, к шейху шаммаров, чтобы я попросил у него разрешения присоединиться к его племени.
— У какого шейха?
— Все равно. У того, кого встречу первым.
— Я уже о вас позаботился. Вон там расположен лагерь хаддединов.
— Это шаммары. Как зовут их шейха?
— Мохаммед Эмин.
— Он нас примет? Ты его знаешь?
— Я знаю его и уже говорил с ним про вас. Посмотри-ка на этого жеребца! Как он тебе нравится?
— Хозяин, я им уже восхищался. Он наверняка потомок кобылы кохели[111].
— Это подарок шейха. Теперь ты видишь, что шейх стал моим другом!
— Пусть Аллах подарит ему долгую жизнь!.. И он нас примет?
— Вы будете желанны ему. А теперь поехали, следуй за мной.
Мы тронули лошадей.
— Сиди, — сказал Халеф, — неисповедимы пути Аллаха. Я думал, что долго буду искать тебя, прежде чем получу добрую весть. Получилось, что ты стал первым, кого я повстречал. Как ты попал к хаддединам?
Я кратко рассказал ему самое необходимое, а потом продолжил:
— Ты знаешь, кто я у них теперь?
— Кто же?
— Генерал.
— У тебя есть войско?
— Нет, но война началась.
— С кем?
— С обеидами, абу-хаммед и джовари.
— Это разбойники, живущие на Забе и Тигре. Я очень много слышал плохого о них.
— Они воюют с хаддединами и хотели напасть исподтишка. Мы услышали об этом, и вот я генерал, обучающий воинов шейха.
— Да, сиди, я знаю, что ты все понимаешь и все знаешь. Какое это счастье, что ты больше не гяур.
— Нет?
— Нет. Ты же обратился к истинной вере.