Она не узнавала Симона. За несколько месяцев он необычайно переменился. Какой у него теперь важный, самоуверенный вид! Льстившие его самолюбию мелкие знаки внимания, с которыми он ежедневно сталкивался, почтительность, оказываемая ему во время второразрядных церемоний, где он представлял особу министра, предупредительность генералов, рукопожатия тучных сенаторов — все это наполняло Симона чувством удовлетворения. Но главное — он преуспевал по службе, и министр постоянно поручал ему самые сложные дела. Его ежеминутно беспокоили телефонные звонки, в кабинет к нему то и дело приносили пакеты. Его манеры и речь стали более утонченными. Он словно старался подчеркнуть свою изысканность.
— По правде говоря, прежде вы мне больше нравились, — чистосердечно призналась Изабелла.
Симон обиделся. Изабелла ему тоже показалась иной. Она пришла из другого мира, из страны теней, какой обычно представляется людям былая любовь. Возможность иметь ребенка, тешившая его тщеславие, теперь не связывала больше Симона с ней. Это тоже исчезло, ушло в страну теней. А меж тем только весной… «Как быстро проходит жизнь», — подумал он. Его нисколько не взволновала встреча с Изабеллой, он испытывал лишь неловкость. А она, наоборот, была и смущена, и взволнована. Если бы он предложил ей встретиться завтра наедине, она согласилась бы почти без колебаний. Боясь признаться себе в этом, она хотела возобновить их прежние отношения.
— Оставайтесь хоть со мной таким, каким вы были раньше, — сказала она. — Человеку всегда нужно иметь рядом кого-нибудь, с кем он может быть самим собой.
— То же самое говорит моя жена, — ответил Симон.
— Благодарю вас, — сказала задетая в свою очередь Изабелла. — Ну что ж, быть может, она не так уж неправа.
— Вам кажется, будто я изменился, потому что… ваши чувства ко мне… изменились.
— А ваши чувства, Симон? Скорее уж они изменились… или разве…
— Я придерживаюсь условий, которые вы мне поставили, дорогая, — ответил он лицемерно.
«Какая-то новая женщина вошла в его жизнь, одно только служебное положение не могло до такой степени изменить его. Я просто дура», — думала Изабелла, чувствуя, что страдает. И спросила:
— Вы счастливы?
У него чуть было не вырвалось: «Очень!» Но из приличия он ответил:
— Разве такое понятие вообще существует?
— Несколько месяцев назад вы не говорили так, — прошептала она.
В эту минуту послышался звонок, напоминавший по звуку колокольчик церковного служки.
— Меня вызывает министр, — сказал Симон, торопливо вставая.
Во взгляде Изабеллы он прочитал презрение. Отличное положение, которым он так гордился, по существу было положением мальчика на побегушках. Бедняга Симон, а ведь она считала его поэтом! Ей стало стыдно за него; поспешность, с какой он встал, показалась ей унизительной.
Ему захотелось исправить дурное впечатление.
— Нас сильно беспокоит судьба правительства, — сказал он, протирая большими пальцами стекла очков. — Я был сегодня в Люксембургском дворце. Все только и говорят о кризисе, это какой-то психоз. Но так как и в новом составе кабинета патрон сохранит свой портфель… Увы, сейчас я должен вас покинуть!..
Но Симон лишь ухудшил впечатление: перед ней был лакей, уверенный, что удержится на своем месте.
Изабелла снова взяла томик стихов.
— Я уношу его. В некотором роде он — наше детище. «Посмертные произведения». Название вдвойне верное. Это все, что сохранилось из того, что мы делали сообща, — сказала она с непривычной для нее грустной иронией, которую, сама того не замечая, переняла у своего мужа Оливье.
Она подняла темные глаза на Симона.
— Увидимся ли мы еще? — спросила она, делая последнюю попытку.
— Ну конечно, мы будем часто видеться.
Стараясь быть вежливым, он легонько подталкивал ее к двери.
Глава 29
Оливье стоял в халате перед зеркалом умывальника со щетками в руках и приглаживал свои седые волосы, разделенные посредине пробором. Он всегда ложился в постель раньше жены, чтобы освободить ванную, расположенную между двумя спальнями.
На особой вешалке, какими пользуются англичане, были аккуратно развешаны домашняя бархатная куртка гранатового цвета, рубашка и носки; к вешалке снизу был прикреплен маленький ящик для старых туфель, которые он носил дома; по утрам горничная все это убирала.
Сквозь полуотворенную дверь он услышал, как Изабелла положила колье на туалетный столик.